Габриэль Маркес - Проклятое время

– Так или иначе, – сказал наконец сеньор Бенхамин, – не следует будоражить людское воображение закрытыми окнами.

После кофе он встал.

– Мне пора, а то Мина, наверно, беспокоится.

И уже в дверях, надевая шляпу, воскликнул:

– Твой дом похож на раскаленную печку!

– А я о чем толкую тебе, – отозвалась Нора Хакоб.

Она проводила его взглядом до последнего окна, где он, словно благословляя ее, поднял в знак прощания руку. Тогда она отнесла вентилятор в спальню, закрыла дверь и разделась догола. Потом, как она делала каждый день после обеда, прошла в ванную комнату тут же за стенкой и, погруженная в свои мысли, села на унитаз.

Четыре раза в день видела она, как Нестор Хакоб проходит мимо ее дома. Все знали, что он живет с другой женщиной, что та родила ему четырех детей и что его считают безупречным отцом. Несколько раз за последние годы он проходил перед окнами ее дома с детьми, но ни разу с той женщиной. Она видела, как он худеет, становится бледным и старым и превращается в незнакомца, и теперь ей казалось невероятным, что когда-то она спала с ним. Временами, коротая в одиночестве часы сиесты, Нора снова начинала с невыносимой остротой желать его – не такого, каким он проходил теперь мимо ее окон, а такого, каким он был перед рождением Моники, когда его пресные и быстрые постельные ласки еще не стали для нее мучительным испытанием.

Проспавший до полудня судья Аркадио узнал об указе только от секретаря. Зато секретарь не находил себе места уже с восьми утра, когда алькальд велел подготовить ему текст указа.

– Во всяком случае, – задумчиво сказал судья Аркадио, узнав подробности, – формулировки резковаты. Никакой необходимости в этом не было.

– Текст такой же, как всегда, – обычный.

– Верно, – признал судья, – но времена изменились, и соответственно должны измениться формулировки. Люди, наверно, перепугались.

Но как он убедился позже в бильярдной за игрой в карты, господствовал не страх, скорее преобладало чувство торжества оттого, что подтвердилась тайная мысль каждого: времена не изменились.

Покидая бильярдную, судья Аркадио не смог избежать неприятности, встретился с алькальдом нос к носу.

– Те, кто пишет листки, ничего не добились, – сказал судья. – Все равно люди довольны жизнью.

Алькальд взял его за локоть.

– Против людей ничего и не делается, – сказал он. – Обычная мера в таких случаях.

Эти разговоры на ходу приводили судью Аркадио в отчаяние. Алькальд шагал быстро, словно шел по срочному делу, но вдруг спохватился, что спешить ему некуда.

– Надолго это не затянется, – продолжал он. – Не позднее воскресенья писака будет у нас за решеткой. Не знаю почему, но думаю, что это женщина, интуиция подсказывает.

Иначе думал судья Аркадио. Несмотря на пренебрежение, с каким он выслушивал информацию своего секретаря, судья пришел к заключению общего порядка: листки не может писать один человек. Непохоже было, чтобы они появлялись запланированно. А в последние дни появилась новая разновидность анонимок – карикатуры.

– Возможно, это не один мужчина и не одна женщина, – закончил судья Аркадио. – Возможно, это не связанные друг с другом люди.

– Не усугубляйте мне дело, судья, – сказал алькальд. – Вы-то знаете, что, даже если участвуют многие, виноват всегда один.

– Да, лейтенант, это почти цитата из Аристотеля, – подтвердил судья и убежденно добавил: – Во всяком случае, такие меры кажутся мне несколько непродуманными. Те, кто наклеивает анонимки, просто дождутся отмены указа.

– Уже не играет роли, – сказал алькальд. – Самое главное напомнить всем, что существует власть.

У полицейской казармы уже собирались резервисты. Маленький дворик с высокими бетонными стенами в разводах запекшейся крови, в щербинках от пуль помнил времена, когда в камерах не хватало места и заключенные лежали прямо под открытым небом. Сейчас по коридорам бродили в одних трусах невооруженные полицейские.

– Ровира! – с порога крикнул алькальд. – Принеси ребятам выпить.

Полицейский начал одеваться.

– Рома? – спросил он.

– Не будь идиотом, – заорал алькальд, проходя в бронированный кабинет. – Принеси какого-нибудь прохладительного.

Резервисты курили, сидя под стенами дворика. Судья Аркадио перегнулся через перила второго этажа и поглядел на них.

– Это добровольцы?

– Как же! – огрызнулся алькальд. – Пришлось из-под кроватей выволакивать, словно их тащили в участок за какое-то преступление.

Среди резервистов судья не увидел ни одного незнакомого лица.

– Да, можно подумать, будто их мобилизовала оппозиция.

Когда они открыли тяжелые стальные двери кабинета, оттуда потянуло холодом.

– Значит, будут хорошо драться, – улыбнулся алькальд, включая свет в своем персональном бункере.

В углу стояла походная кровать, на стуле – графин со стаканом, а под кроватью – ночной горшок. К голым стенам были прислонены винтовки и автоматы. Свежий воздух поступал сюда только через две узкие и высокие бойницы, откуда просматривались набережная и две главные улицы. В противоположном конце комнаты стоял письменный стол, рядом – сейф. Алькальд набрал комбинацию цифр.

– Все это херня, – сказал он. – Я даже выдам им винтовки.

Полицейский вошел в кабинет и остановился у них за спиной. Алькальд дал ему денег и сказал:

– И еще возьми по две пачки сигарет на каждого.

Когда они остались одни, алькальд опять повернулся к судье Аркадио:

– Ну, что скажете?

Судья ответил задумчиво:

– Неоправданный риск.

– У них челюсти отвиснут от удивления, – сказал алькальд. – А эти несчастные пацаны, похоже, не догадываются, с какой стороны подойти к винтовкам.

– Возможно, на некоторое время они растеряются, – допустил судья, – но продлится это недолго.

Он попытался подавить ощущение пустоты в желудке, всегда сопутствующее паническому страху.

– Будьте осторожны, лейтенант, – словно размышляя вслух, сказал он. – Смотрите, чтобы не запороть все дело.

Алькальд с таинственным видом потянул его за собой к двери.

– Не трусьте, судья, – выдохнул он ему в ухо. – Патроны у них будут только холостые.

Когда они спустились во двор, там уже горел свет. Под грязными электрическими лампочками, о которые бились ночные мотыльки, резервисты пили фруктовую воду. Прохаживаясь по дворику, где после дождя еще стояли лужи, алькальд отеческим тоном рассказал им, в чем этой ночью будет состоять их миссия. Они станут по двое на углах главных улиц и должны будут стрелять в каждого, будь то мужчина или женщина, кто не остановится после трех громких предупреждений. Он призвал их быть выдержанными и смелыми. После полуночи им принесут поесть. Алькальд выразил надежду, что с Божьей помощью все пройдет благополучно, а городок оценит это доказательство доверия со стороны властей.