Джек Керуак - Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)

Билл вернулся к своему чемодану на полуюте и бесцельно зашаркал дальше. Никто не обращал на него внимания – может, и к лучшему; никто не станет по нему скучать, просто наймут другого дневального для палубной команды и на том все кончится. А он, в свою очередь, вернется к работе всей своей жизни в Нью-Йорке, и все кончится на этом. Есть и другие пути поиска опыта, да и, если уж на то пошло, есть и другие способы раздобыть денег на операцию старика. Не то чтобы ему позарез нужно…

Билл решил спуститься в кубрик и забрать все, что мог забыть, собираясь в спешке. Там, внизу, ему вдруг приспичило лечь и подумать, поэтому он запрыгнул на койку и зажег сигарету.

Дэнни Палмер причесывался у раковины.

– Похоже, скоро отчаливаем, – предположил он.

– Видимо.

– Не заметно, что ты рад! – засмеялся Дэнни, убирая расческу.

Билл пожал плечами и улыбнулся:

– Ну, не сказать, что я в восторге.

– Да, наверное, в море порой скучно. В любом случае я буду читать и вести дневник. Всегда есть способ одолеть скуку.

– Скука, – сказал Билл, – это последняя из моих тревог. Я много лет назад понял, что тоска – мой смертельный враг, и с тех пор научился отчасти ее избегать. Я хитро ее обхожу…

– Вот и молодец! – усмехнулся Дэнни. Он аккуратно завел часы.

Билл, тревожно кривясь, выдыхал кольца дыма.

– Я все-таки подозреваю, что мы идем в Россию, – просиял Дэнни. – В Мурманск или в Архангельск… а если так, вряд ли у нас будет время скучать. Всем известно, что это чокнутый маршрут. Знаешь моряков, которые туда ходили?

– Конечно, и двое из них – Мид и Мартин.

– Кто такой Мид?

– Смазчик с усами кронпринца, – лукаво усмехнулся Билл.

– Я бы с ними познакомился. Хочу узнать о России из первых рук.

– Да?

– О да! Я настолько же левый, насколько мой отец – правый!

Билл оперся на локоть.

– Весело у вас, наверное, – сказал он, искоса глядя на Дэнни.

Тот изогнул светлую бровь:

– Еще как, – промурлыкал он. – Папа в стальной индустрии, мама в Дочерях американской революции, а вся родня в Национальной ассоциации промышленников.

– Тебе прямая дорога в анархисты, – рассудил Билл.

– Коммунисты, – поправил Дэнни.

Билл откинулся на подушку.

– Я умираю как хочу добраться до России и поговорить с товарищами, – продолжил Дэнни, глядя в иллюминатор. – Потому и вступил в торговый флот… Я должен увидеть Россию, – он развернулся к Биллу, – и, клянусь Богом, увижу!

– Я сам не откажусь.

– Это моя цель, – настаивал Дэнни, – моя единственная цель! Слышал о Джеке Риде? [33]

Билл взглянул на Дэнни:

– Джек Рид? Который участвовал в Революции?

– Да! Конечно! Он, между прочим, учился в Гарварде. Он был великим! – Дэнни взволнованно зажег сигарету. – Умер в России…

Билл кивнул.

– Я бы хотел… я бы хотел однажды сам стать Джеком Ридом, – признался Дэнни, и его искренние голубые глаза обратились на Билла.

– Достойная цель, – сказал тот.

– Достойная? Достойная? Верить в Братство Человечества, как он? – воскликнул Дэнни.

– Несомненно… Рид был, конечно, великим идеалистом, – добавил Билл, не желая показаться неотзывчивым и скучным. – Меня всегда вдохновляла его жизнь… Истинно трагическая фигура, и притом великолепная. Отдал все свое состояние на общее дело. Боже! Я бы хотел иметь такую убежденность!

– Не так сложно отдать состояние, – заверил Дэнни. – Сложнее жить ради движения и умереть, потерпев поражение, как он.

– Согласен.

– Поражение, – добавил Дэнни, – в глазах мира, но для России, для товарищей это не было поражением… это был величайший успех!

– Пожалуй, ты прав, – и думаю, что это был величайший, как ты сказал, успех по мнению самого Рида, – заметил Билл.

Дэнни восторженно улыбнулся:

– Да! Ты прав… скажи, ты тоже коммунист?

Билл усмехнулся с некоторым сарказмом.

– Ну, – сказал он, – в партии я не состою.

– Я имел в виду… ну, ты в принципе коммунист? – настаивал Дэнни.

– Я не называю себя коммунистом – не выпадало случая, разве что в семнадцать лет, – признался Билл. – Но если ты спрашиваешь, склоняюсь ли я к левым, то мой ответ – да, естественно. Я не слепой.

– Отлично! – воскликнул Дэнни. – Пожмем руки, товарищ!

Они засмеялись и пожали руки, хотя Билл ужасно растерялся. Его еще никогда не называли «товарищ».

– Мы, наверное, одни такие на борту, – быстро продолжил Дэнни. – Надо нам держаться вместе.

– О да.

– Наверняка у всех остальных либо нет идеалов, либо они реакционеры! – добавил Дэнни.

– Особенно, – скривился Билл, – этот смазчик, Ник Мид. Он ненавидит Россию…

– Ненавидит? Наверное, просто материалист.

– Да… собственно говоря, он мятежный неомакиавеллиевский материалист, – проворчал Билл.

Дэнни посмотрел недоверчиво:

– Я должен понимать, что это значит?

Билл вспыхнул.

– Конечно нет, это просто шутка, Палмер. Знаешь что – спустись-ка и найди его в машинном отделении. На самом деле он коммунист.

– Да ну!

– Да, – серьезно сказал Билл. – Он будет рад с тобой познакомиться… Я уверен.

– Машинное отделение? Мид? Хорошо, я спущусь прямо сейчас, – улыбнулся Дэнни. – Значит, нас трое. Боже, какое облегчение… Я надеялся, что найду товарищей, но особо не рассчитывал!

Билл не нашелся с ответом.

– Увидимся, Эверхарт, – крикнул Дэнни, выходя. – Или лучше «товарищ»? – добавил он, смеясь.

– Как угодно, – заверил Билл как можно бодрее.

Юноша ушел.

Билл выбросил сигарету в иллюминатор.

– Товарищ! – рявкнул он. – Надо же, какой беспримерный дурак!

Он в ярости снова рухнул на койку и уставился на стальную переборку. «Мир полон дураков? Может хоть кто-нибудь обладать разумом просто для разнообразия?»

Он сердито пялился в переборку.

«Ухожу отсюда сегодня же, ей-богу, пока не рехнулся». Он уткнулся лицом в подушку, кипя от негодования; но в глубине уже тонкой струйкой побежало раскаяние, словно некое прохладное средство пыталось унять огонь его злобы. Он судорожно перевернулся на другой бок; прохлада распространялась. Он нетерпеливо вздохнул.

«Конечно! Я снова дурак… Юный Палмер был искренен, но не я… У него есть идеалы, хотя с ними он дурак дураком. Мне бы постыдиться за свой сардонический скептицизм – когда же, черт возьми, я избавлюсь от этой Дедаловой ясеневой тросточки [34]. Она ведет в никуда, ей-богу! Я изображал Ника Мида, играя с наивностью и искренностью Палмера. Парень хочет как лучше… Урок нетерпимости от Мида – вот что это было. Если он ортодоксальный марксист, черт возьми, я покажу ему что похуже – ортодоксального эверхартиста. Если они не похожи на Эверхарта, значит они дураки! Натуральные глупцы! И Эверхарт – это постоянная в уравнении дураков… а я-то думал, что ночью поступил разумно, вывалив это все на Ника, – какой вздор! Я такой же узколобый, как и он».