Андрей Битов - Нулевой том (сборник)

Голова его скрылась.

– Ну, что же ты! – рассердился Мишка. – Мы его еле уговорили.

Ех-х-хать или не ех-х-хать… Ех-х-хать или не ех-х-хать… – пыхтел паровоз.

«А действительно… А может быть… – носилось в Кирюхиной голове. – А что я теряю! А дома… Отец сказал: «Если вылетишь, делай, что хочешь, – я не буду больше возиться», – сказал отец. Ну, и не надо, ну, и пес с вами – возьму и уеду…»

– Отъезжающих просим пройти в вагон.

– Ну же, Кирюха… Ну же! – кричали из вагона.

Ех-х-хать или не ех-х-хать, – паровоз.

«Уеду, уеду! – думал Кирюха. – Узнаете… Подумаешь… Осточертело все. Даже не восстановят – уеду. Куда-нибудь подальше… от всей этой сутолоки… А мама…»

– Провожающих просим покинуть вагон.

– До отхода поезда остается…

– Кирюха! Кирюха!

«Маме дам телеграмму с дороги. Мол, есть еще надежда…»

Свисток.

До отхода поезда ничего не осталось.

Ех-х-хать, ех-х-хать! – сказал паровоз. Ту-у-у! У-у-у-у-у! – прогудел он.

Медленно, нехотя двинулась туша вагона.

Кирюха стоял на подножке.

Он написал маме письмо, где объяснил все: главным образом то, как его несправедливо выгнали из института и как он не хотел ее волновать во время отпуска. Он написал так же, как он уехал: что есть еще надежда и возможность, поэтому уехал. Что тут ему надо как следует поработать, чтобы зарекомендовать себя, и тогда при поддержке группы его восстановят. Он просил выслать ему самое необходимое и немного денег (но это только на первое время, потом он заработает и вернет, писал он).

Вскоре выяснилось, как и предполагал Кирилл, что его отъезд со всеми на практику ничему не поможет и шансов на восстановление у него нет. Но, убедившись в этом, он не захотел вернуться в Ленинград. Потому что встретиться с родителями, смотреть им в глаза и слушать их упреки – все это его очень пугало. И потому что, уехав, он чувствовал себя уверенней и спокойней. Кирилл оставил родителей в уверенности, что у него есть шансы на восстановление, а сам устроился на работу вместе с ребятами. Вся разница между ним и ребятами заключалась в том, что те должны были отработать два месяца в качестве практики, а Кирилл получил трудовую книжку, и в паспорте рядом со штампом «УВОЛЕН» появился штамп «ПРИНЯТ».

Мама ответила ему сразу же, и через четыре дня он читал, что она не сердится на него, что все они очень его жалеют, что тем не менее он сам поступил безжалостно по отношению к отцу, который так переживает и больной человек, что вещи, Кирюша, я уже собрала и завтра вышлю, а деньги уже послала телеграфом, что дома все здоровы, чтобы он измерил себе длину рукава, плеча, окружность талии и шеи, потому что она собирается вязать ему свитер, потому что в Заполярье очень холодно, что пусть он старается, и тогда, может, его восстановят, но если и не выйдет ничего, все равно она очень его любит и ждет, единственного, кровиночку, и пусть он скорей возвращается, и она его крепко-крепко целует – МАМА.

На следующий день он получил письмо от отца, что он щенок и молокосос и совершенная тряпка, что пусть он теперь попробует, какова жизнь и как он не ценил того, что они все для него делали, что он бессердечный сопляк и заставляет страдать и мучиться мать, которая и так очень больна, что пусть он хоть трудом искупит свою вину и покажет, что не зря носит фамилию Капустиных, среди которых все были очень честные и трудящиеся люди, что пусть он тем не менее бережет себя, одевается потеплее, будет осторожен с купанием и следит на работе, чтобы не было несчастного случая, что деньги он ему выслал и еще передал маме складную удочку и набор снастей, чтобы она отправила это вместе с вещами, там у вас, говорят, замечательная рыбная ловля, что он и сам рад бы приехать половить, да загружен работой, ну, Кирилл, держись, жму руку – ПАПА.

Немного освоившись, Кирилл написал своему недавнему близкому приятелю, тоже Кириллу:

Привет, Ки!

Итак, я в Заполярье. Единственное достоинство, что я там в первый раз. Надеюсь, и в последний. Да еще тут есть горы, их я очень люблю. Городок – гнусь. Куча труб днем и ночью коптит небо симпатичным дымищем, который лезет во все щели, глаза и прочие отверстия. Люди=скабарство + деньги, которые, кроме как на водку, девать некуда.

Отец мне выслал 100 руб. с напутствием их не транжирить. Если учесть, что кое-как тут можно прокормиться на 25 руб. в день, то вот уже пять дней, как я бы путал себя с собственной тенью. Но я устроился хоть и дико скучно, но физически хорошо. Меня кормят раза четыре в день так, что я еле хожу, покупают сигареты (есть же у девиц деньги!), делают мне постель, убирают комнату, стирают белье – и все это только за сплошные издевки с моей стороны. А деньги я проиграл в карты.

Целую неделю должен был проходить инструктаж по технике безопасности. По два часа в день. Но последние два дня в связи с ветерком, который валит с ног столбы и бьет стекла, сижу в общежитии и уж вовсе ничего не делаю. Весь досуг – карты. Как видишь, офицерская жизнь.

А вообще – тоскливейшая тоска. Хочу в цивилизацию. Сплин – обычное для меня явление. Но раньше он бывал хоть чем-то заполнен, а теперь черт-те знает что: пустота и злость. Злость на людей. Я опять один среди них. И перестал относиться к ним умиротворенно, а они в ответ почему-то тоже.

Солнце тут не заходит, а была бы луна, так выл бы: авось волки набежали б на мой призыв – одним троглодитом или волком было бы меньше.

Ты знаешь, я что-то в себя не верю в последнее время. И тем неприязненней отношусь к тем, кто не верит в меня. Со многими уже вдрызг испортил отношения. Что-то не получается. Вру, что ли, много? Я ведь, говоря честно, сопляк, да и ты тоже. И что еще хуже: я неглупый сопляк. А ум глупого свойства – беспокойней нет.

Даже если соберешься, то не пиши мне сюда: я совершенно не знаю, до коих пор тут задержусь. Может, подамся. Лучше я сам дам знать о себе еще раз.

Ты вроде собирался устроиться физруком в пионерлагерь? Желаю тебе больше бодрости в укрощении будущих мерзавцев, чем у меня в борьбе с самим собой.

Жму пять

Вот какое непохожее написал он письмо.

Прошел месяц. Кирилл продолжал работать на том же руднике.

Ну вот, теперь последовательность восстановлена и можно продолжать рассказ с того места, где я его прервал. А именно, как Кирюша вернулся после работы в общежитие, как он выпивал вместе с ребятами и как они вместе собирались на танцы.

Пока я возмещал упущенное и писал все это, все они изрядно захмелели и отправились на танцы.

– Что же ты скучаешь? – сказал, подходя к Кирюхиной колонне, Генка, высокий, видный сокурсник – специалист по сексуальным вопросам. – Здравствуй, Милочка! Привет, Галчонок!.. Здравствуй, здравствуй, Вера, Надя, Люба!..