Фрэнсис Фицджеральд - Под маской

Он звал ее Каролиной, потому что она была похожа на девушку, изображенную на обложке одноименной книги, стоявшей в «Пере Луны».

Так вот, Мерлину Грейнджеру было двадцать пять, он был худ, темноволос, без усов, бороды и всего такого, а Каролина была ослепительно-яркой, ее волосы выглядели как мерцающая темно-рыжая волна, а черты лица заставляли вас вспомнить о поцелуях – ну, знаете, вам вдруг кажется, что она выглядит точь-в-точь как ваша первая любовь, хотя, взглянув на старое фото, вы тут же убеждаетесь, что это вовсе не так. Обычно она носила розовое или голубое, хотя последнее время стала надевать облегающее черное платье, которым заметно гордилась – надев его, она подолгу стояла и рассматривала что-то на стене, и Мерлин думал, что там, должно быть, располагалось зеркало. Она часто сидела на венском стуле у окна, хотя иногда отдавала дань и шезлонгу под торшером, где выкуривала сигарету, откинувшись назад – положение ее рук в этот момент Мерлин находил чрезвычайно грациозным.

Иногда она подходила к окну и величественно замирала, глядя на улицу, потому что заблудшая Луна каплями разбрасывала по аллее внизу странный изменчивый блеск, превращая урны и бельевые веревки в живые импрессионистские образы посеребренных бочек и гигантских паучьих сетей. Мерлин, не таясь, сидел у окна, поедая деревенский сыр с сахаром и молоком, и от неожиданности так спешил схватиться за шнур жалюзи, что ронял деревенский сыр на колени, а молоко проливалось, оставляя на брюках сахарные пятна – и все-таки у него не было сомнений, что она его заметила.

Иногда в окне показывались и гости: мужчины в смокингах, с перекинутыми через руку пальто и со шляпами в руках, кланявшиеся и говорившие с Каролиной стоя; затем они опять кланялись и исчезали вслед за ней, по всей видимости, сопровождая ее на вечеринку или на бал. Иногда приходили юноши, усаживались, курили сигареты и, кажется, пытались что-то Каролине рассказать, – а она либо сидела на венском стуле и внимательно за ними наблюдала, либо возлежала в шезлонге под торшером и выглядела очень загадочной – и, само собой, юной.

Мерлину нравилось, когда приходили гости. Некоторых мужчин он вполне одобрял. Иных он лишь вынужденно терпел, а одного или двух даже презирал, особенно наиболее назойливого посетителя, брюнета с черной козлиной бородкой и черной, как смоль, душой, которого он, как ему смутно казалось, где-то видел, но никак не мог вспомнить где.

Жизнь Мерлина не «ограничивалась придуманной им грезой», и это не был «счастливейший час в его жизни». Он никогда не торопился, чтобы успеть спасти Каролину «из их когтей», и даже не взял ее в жены. Случилось нечто более удивительное и странное – об этом и пойдет наш рассказ. Все началось в один из октябрьских вечеров, когда она неожиданно вошла в выдержанный интерьер «Пера Луны».

Уже темнело, собирался дождь, все было окрашено в те самые серые тона, которые наблюдаются только вечером в Нью-Йорке перед концом света. Завывал ветер, гоняя старые газеты и другой мусор, во всех окнах зажигались огни, на улицах было пустынно, а на душе тоскливо, и становилось жаль верхушки небоскребов, терявшиеся там, в темно-зеленых и серых облаках; возникало ощущение, что весь этот фарс скоро кончится, и тогда все эти здания разлетятся, как карточные домики, а кирпичи, несомненно, свалятся в пыльные кучи, погребя под собой все те миллионы, которым предназначено было ветром заноситься внутрь и выноситься наружу.

По крайней мере, именно такие мысли носились в голове Мерлина Грейнджера, стоявшего у окна, выстраивая дюжину книг на витрине после ураганного визита дамы в горностаевом манто. Он смотрел сквозь стекло, думая о печальном: о ранних романах Г. Уэллса, о книге «Бытие», о том, как Томас Эдисон заявил, что через тридцать лет на острове не останется ни одного жилого здания, все превратится в один огромный и шумный базар; он выставил последнюю книгу, развернулся – и тут в магазин бесшумно вошла Каролина.

На ней был не строгий, но вполне традиционный, прогулочный костюм – так он вспоминал позже. Клетчатая юбка, плиссированная «в гармошку»; мягкий, туго облегающий фигуру жакет; коричневые туфли и гетры. Ансамбль завершала шляпка, небольшая и аккуратная, похожая на верхушку чудесной коробки дорогих конфет.

Мерлин, у которого от удивления перехватило дыхание, в волнении направился к ней.

– Добрый вечер… – произнес он и замолчал. Ведь он не знал и даже не мог предполагать, что в его жизни вот-вот должно было произойти нечто удивительное и зловещее; что сейчас не требуется ничего, кроме тишины и подобающей случаю толики внимательного ожидания. За минуту до того, как это начало происходить, у него возникло ощущение мгновения тишины, невероятным образом растянувшегося во времени: он увидел сквозь стеклянную перегородку, отделявшую небольшую контору, зловещую коническую голову своего начальника, мистера Мунлайта Квилла, склонившегося над бумагами. Он узрел мисс Мак-Крекен и мисс Мастерс в образе двух пятен волос, нависших над бумагами; над собой он увидал малиновую лампу и с радостью отметил, что она действительно привносит в интерьер книжного магазина приятный романтический колорит.

После этого все и случилось – вернее, начало происходить. Каролина взяла свободно лежавший наверху стопки книг том со стихами, ее изящные белые пальчики быстро перебрали страницы и вдруг одним ловким движением она подбросила книгу к потолку, и та, застряв, исчезла в малиновом абажуре; сквозь освещенный изнутри сатин книга выпячивалась темным прямоугольником. Это рассмешило Каролину, и она рассмеялась молодым заразительным смехом, к которому немедленно присоединился Мерлин.

– Она осталась там! – весело воскликнула она. – Она застряла, здорово? – Им обоим это показалось вершиной блестящего абсурда. Они снова рассмеялись на весь магазин, и Мерлину стало хорошо оттого, что ее голос оказался глубоким и чарующим.

– Возьмите другую, – неожиданно для себя предложил он, – возьмите ту, красную.

После этого ее смех усилился; ей даже пришлось ухватиться руками за стопку книг, чтобы не упасть.

– «Возьмите другую!» – еле смогла она повторить между приступами веселья. – Черт побери, «возьмите другую»!

– Берите две сразу!

– Да, «берите две сразу»! Господи, сейчас умру от смеха! Ну, поехали…

За словом последовало и дело, она взяла книгу с красной обложкой и отправила ее пологой гиперболой к потолку, где книга погрузилась в абажур рядышком с первой. В течение нескольких минут они только и могли, что раскачиваться взад и вперед в беззвучном смехе; успокоившись, они, ни слова друг другу не говоря, синхронно возобновили спортивные упражнения. Мерлин схватил тяжелый, в дорогом переплете том французской классики и швырнул его по спирали вверх. Аплодируя собственной меткости, в одну руку он взял бестселлер, а в другую издание об очках и, затаив дыхание, следил, как она совершает бросок. После этого дело пошло, как по маслу – еще быстрее и неистовей; иногда они бросали по очереди и, наблюдая за ней, он поражался, как грациозно было каждое ее движение; иногда кто-нибудь из них делал целую серию бросков, хватая ближайшую книгу и швыряя ее, даже не следя за полетом и сразу хватая следующую. В течение трех минут стол опустел, а малиновый абажур так разбух от находившихся в нем книг, что едва не лопался.