Бениамин Таммуз - Минотавр

Этой же ночью, лежа в постели в объятьях своего друга, Г. Р. сказал ему, что больше этого не будет и этот раз – последний. Отныне каждый из них будет спать в своей постели. Почему? Он не может объяснить своего решения, но оно бесповоротно. Единственное, что он может сказать и в чем может даже поклясться, что никто из мальчиков не займет освободившееся место, нет: их дружба навсегда останется в его сердце, и он, Г. Р., никогда не забудет их любви, но вместе они уже не будут. Никогда. Нет, больше он ничего не может ни добавить, ни объяснить. Прошлое отныне должно быть только воспоминанием, отныне и навсегда.

Той ночью оба мальчика долго плакали, обнимая друг друга, а утром Г. Р. попросил перевести его в другую комнату. Директор интерната не впервые сталкивался с подобными просьбами. Разрешение Г. Р. получил.

В последний год жизни в интернате, когда Г. Р. было восемнадцать, во время коротких каникул он попал на вечеринку к Н. Войдя в комнату, он увидел девушку с бархатной лентой в волосах цвета темной меди. Она сидела в кресле, разговаривая о чем-то с подругой. Г. Р. с трудом оторвал от девушки взгляд и, подойдя к столу, где стояли подносы с напитками, одну за другой выпил несколько рюмок вина. Затем забился в угол, где, не двинувшись с места, и провел весь вечер, не отрывая глаз от девушки с лентой в волосах. У Н. он спросил ее имя, хотя кое-какие догадки на этот счет у него уже были. Н. сказал, что девушку зовут Tea. Услышав это, Г. Р. ощутил огромную, захлестнувшую его радость. Действительность оказалась прекрасней всяких грез. Когда Н. предложил представить его, Г. Р. поспешно отказался. «Я познакомлюсь с ней сам», – сказал он. Спустя мгновенье он уже жалел о своем отказе, тем не менее он твердо решил выполнить то, что сказал.

Сделать это ему удалось в последний день каникул, накануне возвращения в интернат. Г. Р. ждал Теа у ее подъезда. Он уже знал, что и ей предстоят выпускные экзамены. Когда она вышла, он ей улыбнулся и, несмотря на то что колени у него дрожали, заговорил, моля Бога, чтобы голос его не выдал.

Он сказал:

– На вечеринке у Н. ты видела, я думаю, что я не спускал с тебя глаз. Я видел, что ты видела, и нет смысла, Tea, говорить «нет». Меня зовут Г. Р., и тебе это тоже известно, потому что ты спрашивала обо мне и тебе сказали буквально следующее: «Этого идиота, который молчит весь вечер и пялит на тебя глаза, зовут Г. Р.». И это чистая правда. А сейчас ты мне, конечно, выложишь, что страшно занята и у тебя нет ни одной минуты на то, чтобы зайти со мной сюда, в кафе напротив, и выпить что-нибудь, даже чашку шоколада. Я ведь угадал, не так ли?

– Ты самонадеян, – сказала Tea, – и ты скорее болтун, чем молчун. Ты всегда так торопишься с выводами? На вечеринке у Н. я подумала было, что ты немой. В честь твоего выздоровления я готова выпить чашку шоколада, но только быстро. Я действительно очень спешу, и у меня есть не более четверти часа.

Они вошли в кафе напротив ее парадной на первом этаже того дома, где жил Г. Р. Все столики были заняты. Они стояли в некоторой растерянности, не зная, что предпринять. Один из посетителей, сжалившись, помахал им рукой и пригласил за свой столик; когда они подошли, он со своим стаканом перебрался на свободный стул поблизости.

Так они оказались у цели.

– А теперь я постараюсь использовать каждую секунду из тех пятнадцати минут, которые ты мне выделила, – сказал Г. Р. – У меня к тебе два вопроса. Первый – заметила ли ты, что целое лето, изо дня в день я глядел на тебя из окон нашей квартиры? Благо она как раз напротив твоей, ведь я живу здесь же, в этом доме, наверху. Так видела ты это или нет?

Tea покачала головой. Нет, ничего подобного она не замечала. А если бы заметила, добавила она, то сразу закрыла бы окно, ибо нет ничего хуже, чем любопытные и невежливые соседи.

– Но ведь я смотрел на тебя с восхищением, – запротестовал Г. Р. – Разве это можно отнести к невежливости? или банальной бестактности?

– Все равно, – сказала Tea и вдруг рассмеялась. – Все равно. Как воспитанный человек ты должен был попросить разрешения. – Кончиком языка она попробовала свой шоколад. Шоколад был слишком горячим.

– Ну так теперь я прошу у тебя разрешения, – сказал Г. Р.

– Смотреть на мое окно? Пожалуйста, – сказала Tea.

– Но ты его не закроешь?

– Сегодня уже темнеет, – сказала Tea. – А завтра я уезжаю, и это станет заботой моей мамы. Я думаю, она будет рада такому поклоннику, как ты.

– Ты жестока, – с грустью и отчаянием констатировал Г. Р.

Tea, изумленная тем, с какой быстротой изменилось выражение его лица, смягчилась:

– Прошу тебя… не делай таких гримас… пожалуйста… Ты что, не видишь, что я только пытаюсь защититься от твоего напора? И теперь позволь мне задать тебе вопрос. Знаешь, почему я сразу согласилась посидеть с тобой здесь? Потому что… потому что… мне кажется… что это именно ты послал мне одно сумасшедшее письмо. Это был ты? Признайся… и объясни, что все это значит?

– Письмо? – Г. Р. был неподдельно изумлен. – Я никогда не писал тебе писем. То есть нет, не так. Я исписал целую тетрадь… но я никогда не посылал тебе ни строчки… мне это просто не пришло в голову. Пока мы не встретились. А что там было написано, в том письме, что ты получила?

Tea испытующе смотрела на лицо Г. Р. Оно выражало растерянность, непонимание… и еще что-то, но не это было для нее главным. Глядя на несчастное лицо Г. Р., Tea сказала с насмешливым участием:

– Я верю тебе. Это был не ты.

– И теперь жалеешь, что пришла сюда со мной? – спросил Г. Р. с отчаянием. Вся его смелость куда-то канула, улетучилась или, может быть, испарилась. Сейчас он не решился бы снова заговорить с ней на улице. Он опоздал, ему это было ясно. Он опоздал, ибо ее сердце уже отдано другому. Тому, кто пишет ей сумасшедшие письма. – Ну так что? – сказал он с мольбой в голосе. – Что ж теперь? – Он понимал, что должен быть сдержанным, но не мог. Назавтра они разъезжались, каждый к себе, и лишь через три месяца у него мог появиться шанс, если он вообще мог появиться, снова ее встретить. Он не мог избавиться от мысли, что провалился с этим свиданием, и от этой мысли все больше и больше терял те остатки мужества и отваги, благодаря которым эта встреча началась.

– Боже, – сказала Tea и рассмеялась. – Кажется, я окружена одними сумасшедшими.

– Это не сумасшествие, Tea. Три года… три года, как я знаю тебя… пусть даже только глядя на тебя через окно. Это не любопытство, поверь… или много больше, чем любопытство. Это даже больше, чем простое восхищение. У меня нет права говорить что-либо… я не могу сказать тебе то, что хотел бы. Но, поверь, все очень серьезно, Tea.

Против своей воли она была тронута.

– Ну-ну… давай будем чуть менее серьезны, ладно? Лучше расскажи мне что-нибудь забавное, смешное. Мне и вправду пора идти, но несколько минут у нас еще есть.