Абдурахман Абсалямов - Избранные произведения. Том 3

– В Архангельск пиши, Лида!

Но дело обернулось не так, как предполагали моряки. В Мурманске после тщательного допроса о гибели подводной лодки их отправили в комендантские бараки.

– Ждите. Переговорим с командованием.

Город немцы беспрерывно бомбили. С кораблей, с сопок и прямо с крыш зданий яростно стучали зенитки. Порт и военные объекты не особенно страдали, но жилые дома то и дело горели.

Верещагин и Урманов взяли целую кипу газет.

– Нам и старые интересны, товарищ комиссар. Мы так долго были оторваны от жизни. Очень хочется всё знать…

Ночью Верещагин глаз не сомкнул. Закинув руки за голову, он уставился в потолок. В его родном колхозе – фашисты. Что со старушкой матерью, с отцом, с сестрёнкой? Отец – человек с характером. Он не покорится фашистам, и, может быть, его уже повесили на первых же воротах. Сестрёнка – комсомолка, её тоже не оставят на свободе…

Не дождавшись рассвета, Верещагин вскочил и зашагал по комнате, пытаясь подавить душевную боль. Половицы скрипели под его тяжестью. Он поднял угол маскировочной шторки и посмотрел из окна в сплошную черноту ночного города.

«Неужели враг думает потушить нашу жизнь так же, как огни этого города? Нет, никогда, никогда не бывать этому».

Объявили воздушную тревогу, и сейчас же захлопали зенитки.

Моряки выскочили на улицу. Вражеские самолёты уже гудели над головой. Вскоре засвистели первые сброшенные бомбы.

– В щель! В щель! – закричал кто-то.

В разных концах города разрасталось пламя пожаров.

Наутро морякам огласили приказ командования. Лейтенант Краснов и мичман Шалденко должны были лететь в Архангельск, а остальные пойдут на оборону Мурманска.

– В пехоту? – воскликнул Ломидзе.

Худощавый комендант устремил на него внимательные, опухшие от недосыпания глаза и спокойно заговорил:

– Да, в пехоту, товарищ краснофлотец. Когда угрожала опасность нашей родине, русские моряки в случае надобности и на суше высоко держали честь и славу русского флота. Мы отправляем вас временно в морскую пехоту. Враг рвётся в Мурманск, но северный Севастополь мы не сдадим.

Верещагин ответил за всех:

– Товарищ капитан-лейтенант, мы готовы идти, куда нам прикажут.

Перед отъездом они сходили в госпиталь попрощаться с Шалденко. Здоровье мичмана улучшалось, он смеялся, шутил. От радости, что увидел своих товарищей, он ещё более оживился.

– Дышу морским воздухом, а это лучшее лекарство, – сказал он, показывая рукой на блещущий под солнцем залив. – Что нового у вас?

– Новости вот какие, – ответил Верещагин, – записались в пехоту.

Шалденко чуть не вскочил от неожиданности:

– В пехоту? Вы что, с ума сошли? Бросьте шутки шутить, не то костылём вас!

– Уставом это не предусмотрено, – мрачно пошутил Ломидзе.

– Я вам покажу уставы!

– Не горячись, товарищ мичман, – сказал Верещагин. – Мы ведь не шутим. – И он передал Шалденко слова коменданта. – А ты лучше вот что, товарищ мичман, – продолжал Верещагин. – Выздоровеешь, не забудь про нас. Похлопочи, чтобы нас вернули на флот, когда можно будет. Сам знаешь: трудно моряку жить без моря. А сейчас попрощаемся. Нам пора.

Растроганный Шалденко крепко обнимал товарищей. Верещагина он немного задержал.

– Прощай, Андрей, – сказал он, обхватив его могучие плечи, и, чуть запнувшись, добавил: – Лидин адрес взял?

– Нет у неё пока адреса-то.

– Как же ты думаешь?

– Сказал, чтобы писала в Архангельск, ведь сам чёрт не знает, куда мы уезжаем.

– Да, дела… – произнёс Шалденко, как бы говоря сам с собой. И добавил: – Ты не горюй, сохраню твои письма. При случае перешлю. Значит, договорились – пиши на меня.

– Ладно, Петро.

– Ну, счастливо. Будь здоров.

Когда товарищи пошли, Шалденко долго провожал их повлажневшими глазами.

Этим же вечером четверо моряков переправились на катере через залив и пошли по Петсамскому шоссе на север.

На контрольном пункте тщательно проверили документы.

– Ты что так копаешься? Не видишь, что ли? – раздражённо спросил Верещагин.

Регулировщик, пожилой мужчина с фонарём в руке, с жёлтым и красным флажками за поясом, обиделся.

– Не видишь, что ли, – передразнил он Верещагина. – А вы разве не знаете, куда идёте? На передний край, вот куда. Понимать надо.

– Ладно, ладно, дядька, – смягчился Верещагин.

– Моряки, а сами правил не знают. Возьмите ваши документы. Сейчас будет машина. Доедете до двадцать седьмого километра, потом спросите, куда идти.

– Спасибо, папаша.

Подошла машина.

– Садитесь, – пригласил их регулировщик.

Моряки сели в кузов возле бензиновых бочек.

Дорога вилась в горах. В свете полной луны из придорожных канав всплывали силуэты обгорелых, изуродованных машин, поломанных повозок. Поодаль, вызывая в моряках воспоминание о погибших товарищах, виднелись скромные солдатские могилы, отмеченные небольшими деревянными обелисками с красными звёздочками на острых вершинках.

А Урманов, прислонясь плечом к широкой спине Верещагина и покачиваясь от толчков машины, думал о матери, о Мунире. Может быть, они считают, что он погиб? Мать и отец всё равно будут ждать, даже если получат извещение. А Мунира?.. Она печально улыбалась ему, совсем как в последнюю минуту прощанья в Казани, когда желала счастливого пути… Другой Муниры он не мог себе представить, но и ответить себе, почему у него всё-таки неспокойно на душе, он тоже не смог бы.

Машина остановилась. Шофёр с весёлым задором крикнул:

– Эй, братишки, живы-здоровы? Голова не кружится после нашей сухопутной качки? Слезайте, доехали.

– Уже двадцать седьмой километр?

– Точно, он самый.

Поёживаясь от ночного холода, в бушлатах с поднятыми воротниками, моряки прыгали в темноту.

– Куда же нам теперь держать курс? – тотчас же окружили они шофёра.

– Курс норд-ост тринадцать! – ответил шофёр услышанной им когда-то от моряков фразой. Потом показал рукой во тьму: – Идите вон туда. Видите, мерцает огонёк?

Моряки взяли направление на эту единственную светящуюся в ночи точку. Они долго спотыкались о камни, куда-то проваливались. Один Ломидзе ступал с лёгкостью кошки впереди группы, ловко обходя препятствия на пути.

– Совсем как в поговорке: «Глазам видно, а ногам обидно», – смеясь, сказал Верещагин.

Наконец моряки добрели до источника света. Это был искусно замаскированный валунами костёр, вокруг которого сидели несколько пехотинцев.

– Приятной компании, братцы пехотинцы, – обратился Верещагин. – Разрешите погреться?

– Пожалуйста, милости просим. О, да никак моряки?

Моряки, протянув посиневшие от стужи руки, устроились поближе к огню.

– Ну и холодина, – заметил Ломидзе. – До костей пробирает!