Абдурахман Абсалямов - Избранные произведения. Том 1

– Вы, Гульшагида, представить не можете, что за человек Галина Петровна, и в каком я долгу перед ней. – И добавил проникновенно: – Такие люди редко встречаются. Очень редко!

Гульшагида только сейчас поняла всю глубину душевной тревоги профессора и сама забеспокоилась. Её тревога усилилась, как только она впервые увидела на вокзале Галину Петровну. С первого взгляда было заметно, что больная до крайности обессилена. К машине её подвели, а в палату уже внесли на носилках.

Ей приготовили место в небольшой палате, где лежали только четыре человека вместе с Асиёй, состояние которой ухудшилось.

Уложив больную, Гульшагида вышла с Магирой-ханум в коридор, чтоб посоветоваться.

– Надо бы немного подготовить Абузара Гиреевича, – озабоченно сказала Гульшагида. – Больная в очень тяжёлом состоянии, а профессор и без того тревожится за неё. Я встречу его внизу, к часу он должен подъехать.

Магира-ханум посмотрела на часы.

– А сейчас уже двадцать минут первого. Больной необходимо как можно скорее заснуть.

– Да, да, надо показать её Абузару Гиреевичу спящей. Пусть у него минует первая реакция.

Так и сделали. Гульшагида встретила профессора в вестибюле. Тут же рассказала, что всё сделано, как он просил. Галина Петровна в дороге сильно утомилась. Сейчас, после укола, она заснула. Аксинью Алексеевну, как и распорядился Абузар Гиреевич, отправили к нему на квартиру.

В кабинете профессор долго застёгивал халат, всё получалось, что одна пола длиннее другой. Тогда Гульшагида сама застегнула ему пуговицы.

– Спасибо, спасибо! – поблагодарил Абузар Гиреевич. – Пойдёмте посмотрим.

Гульшагида взяла его под руку, и они поднялись наверх. Профессор остановился в дверях палаты, чтобы издали посмотреть на Галину Петровну. Если бы он раньше не знал её так хорошо, то сейчас вряд ли узнал бы – до того она исхудала, пожелтела.

– Абузар Гиреевич, пожалуйста… Что с вами? – растерялась Гульшагида.

– Ничего, ничего… Вид у неё не очень-то… Но я, собственно, ждал худшего.

Гульшагида удивлённо подняла брови. Что может быть хуже?

– Идите, Гульшагида, занимайтесь своими делами, – распорядился профессор. – Спасибо вам. А мне надо собраться с мыслями. Передайте, пожалуйста, Магире-ханум – пусть сообщит мне, как только Галина Петровна проснётся.

Оставшись один, профессор долго смотрел в окно кабинета. Мучила одна и та же страшная мысль: неужели это самое?

Отвергнуть уже установленный диагноз во много раз труднее, чем поставить первичный. Это тяжело даже для опытного профессора Тагирова. Мнение другого специалиста давило на его волю, сковывало мысль. Да и на каком основании он должен подвергать сомнению прежний диагноз? Объективные симптомы сильнее личных желаний.

Вошла Магира-ханум и доложила, что Галина Петровна проснулась.

Они немедля направились в палату.

Завидев профессора, Галина Петровна хотела приподняться, но голова бессильно упала на подушку. Из глаз больной брызнули слёзы. Абузар Гиреевич быстрыми, уверенными шагами подошёл к ней, поздоровался, успокоил и сел у изголовья. Взял руку, посчитал пульс. Сердце билось учащённо. Больную явно температурило.

– Извините, что побеспокоила вас, – чуть слышно проговорила Галина Петровна, покашливая.

– И хорошо сделали, что побеспокоили. Не тревожьтесь, Галина Петровна. После дороги вы немного утомились, отдыхайте. А вас, Магира-ханум, – повернулся профессор к лечащему врачу, – прошу распорядиться, чтобы к утру приготовили томографию лёгких и снимки бронхографии. Я буду завтра ровно в десять утра.

Пожелав больной спокойного отдыха, профессор уже твёрдой походкой вышел из палаты.

Профессора заинтересовал цвет лица Галины Петровны. Если верить первоначальному грозному диагнозу, лицо больной должно было приобрести землистый оттенок. А у Галины Петровны скорее желтизна. И второе, на что обратил внимание профессор, – тяжёлый воздух около койки Галины Петровны. Этот специфический признак обычно наблюдается при заболевании бронхов.

Впрочем, всё это – лишь внешние показатели, более того – они бывают спорными и обманчивыми и ещё не дают основания для окончательного заключения. Но мысль профессора уже заработала в определённом направлении. И он с нетерпением ждал томографических и бронхографических снимков. Только тогда… «А почему эти снимки не сделали в Туле? – вдруг задал себе новый вопрос профессор. – А если такие снимки уже были и не опровергли прежнего диагноза?.. Ах, сколько же всяких «если» и «вдруг» в медицине!»

Всё чаще тётя Аксюша возвращалась из больницы расстроенной. Однажды Фатихаттай не утерпела и спросила её:

– Уж не хуже ли стало Галине Петровне?

– Нет, Фатихаттай, Галинушка ничего. Сегодня даже немного разговаривала со мной. Очень она верит Абузару Гиреевичу.

– Значит, радоваться надо.

– Как тут не радоваться…

– Радостный человек не хмурится, – сказала Фатихаттай, ставя перед тётей Аксюшей горячую губадию [5] Губадия – пирог со слоёной начинкой. . – На-ка вот, поешь. Наверно, за день совсем изголодалась. Я, милая, вижу человека насквозь. Лучше уж выкладывай, что тебя тревожит.

– Из ума стала выживать, вот и тревожусь, – отвечала Аксюша, не притрагиваясь к угощению.

Ну, если уж Фатихаттай привяжется, так и не отстанет, словно репей.

– Ты не проведёшь меня, Ксюша! Лучше не таи в себе горе, выкинь, пусть ветер развеет. Может, обидел тебя кто?

– По дому соскучилась, наверное, – всё ещё уклонялась от признания тётя Аксюша.

Фатихаттай энергично заправила под платок седеющие волосы.

– Никуда не денется твой дом! Ешь губадию, пока горячая. Завтра и Галине Петровне отнесёшь.

– Спасибо. Зачем так беспокоиться?

– Ты ведь даже милостыню собирать не считала за беспокойство!

– В войну другие времена были. Я для раненых собирала.

– Верно, доброта в тяжёлый час – тысяча раз доброта. Однако не скрывай обиды.

– Никакой обиды нет у меня, Фатихаттай!

– А я говорю тебе – есть!

И тётя Аксюша вынуждена была рассказать. Оказывается, в больницу наведывается какой-то человек и всё допытывается, откуда привезли Галину Петровну и кто «устроил» её в больницу, почему держат при ней отдельную няню, за чей счёт питается эта няня, и прочее и прочее.

– Тьфу, негодяй! – гневно воскликнула Фатихаттай. – Абузару-то говорила?

– Нет, нет! Зачем его беспокоить? У него и так много хлопот.

Утром, когда тётя Аксюша ушла в больницу, Фатихаттай рассказала всё Абузару Гиреевичу. Профессор побледнел. Вызвал к телефону Алексея Лукича, с негодованием спросил:

– Какой там соглядатай ходит к нам в больницу?

Алексей Лукич сразу понял, в чём дело. Оказывается, кто-то написал кляузу в горздрав, и теперь идёт проверка. Сам Тютеев потребовал у Алексея Лукича объяснения.