Петер Хандке - Страх вратаря перед одиннадцатиметровым. Короткое письмо к долгому прощанию

В центре города он долго искал телефонную будку, а когда нашел незанятую, там, на полу, валялась оборванная трубка. Он пошел дальше. В конце концов можно позвонить и с Западного вокзала. Но была суббота, и никого из знакомых он не застал. Когда же наконец женщина, которую он знал в прежние времена, ответила, Блоху пришлось довольно долго объяснять, пока она поняла, кто звонит. Они условились встретиться в погребке возле Западного вокзала, где, как Блоху было известно, имелся музыкальный автомат. Дожидаясь, он убивал время, бросая монеты в автомат, потом просил посетителей нажимать на кнопки, а сам тем временем разглядывал на стенах фотографии и автографы футболистов. Несколько лет назад заведение арендовал нападающий из национальной сборной, затем он отправился за океан в качестве тренера одной из диких команд американской футбольной лиги, а после роспуска лиги так там и застрял. Блох разговорился с девушкой, которая, сидя за столиком рядом с автоматом, нажимала не глядя на кнопку и всякий раз попадала на одну и ту же пластинку. Они вместе вышли из погребка. Он попытался пристроиться с ней в каком-нибудь подъезде, но все двери были уже на запоре. А когда одна дверь поддалась, оказалось, судя по пению, что за второй дверью идет какое-то молебствие. Они вошли в лифт, помещавшийся между первой и второй дверьми; Блох нажал на кнопку самого верхнего этажа. Но еще прежде чем лифт туда добрался, девушка захотела выйти. Тогда Блох нажал на кнопку первого этажа; они там вышли и остались стоять на лестничной площадке; тут девушка стала нежней. Они вместе поднялись по лестнице. Лифт стоял на мансардном этаже; они вошли в него, спустились вниз и вышли на улицу.

Некоторое время Блох шел рядом с девушкой, потом повернул обратно и возвратился в погребок. Его знакомая, не сняв пальто, уже дожидалась. Блох объяснил приятельнице девушки, все еще сидевшей за столиком возле автомата, что ее подружка не вернется, и вместе с женщиной вышел из погребка.

Блох сказал:

– Я сам себе кажусь смешным, так вот, без пальто, когда на тебе пальто.

Женщина взяла его под руку. Чтобы высвободиться, Блох сделал вид, будто хочет ей на что-то указать. Однако не знал, на что же ей указать. Внезапно ему захотелось купить вечернюю газету. Они прошли несколько улиц, не встретив ни одного продавца газет. В конце концов поехали на автобусе к Южному вокзалу, но вокзал был уже закрыт. Блох сделал вид, будто испугался; но он и в самом деле испугался. Женщине, которая еще в автобусе, открыв сумочку и перебирая какие-то мелочи, намекнула, что нездорова, он сказал:

– Я совсем забыл оставить записку, – сам не зная, что, собственно, имеет в виду под словами «оставить» и «записка». Во всяком случае, он один сел в такси и поехал на фруктовый рынок.

В кинотеатре по субботам был дополнительный ночной сеанс, выходит, Блох приехал даже слишком рано. Он зашел в кафе самообслуживания поблизости и стоя съел фрикадельку. Попытался было по возможности коротко рассказать официантке анекдот, но так и не успел и оборвал байку на полуслове и расплатился. Официантка засмеялась.

На улице он встретил знакомого, тот попросил денег. Блох его выругал. Когда этот пьянчуга вцепился ему в рубашку, на улице вдруг стало темно. Тут пьяный испуганно отдернул руку. А Блох, знавший, что световая реклама кинотеатра погаснет, поспешно удалился. Перед кинотеатром он встретил кассиршу – она как раз садилась в машину с каким-то мужчиной.

Блох посмотрел на нее. Уже сидя в машине, она ответила на его взгляд, поправив под собой платье; во всяком случае, Блох принял это за ответ. Ничего особенного не произошло; она захлопнула дверцу, и машина отъехала.

Блох вернулся в гостиницу. Холл гостиницы был освещен, но пуст; когда он снимал ключ с крючка, из гнезда выпала сложенная бумажка; он развернул ее – это был счет. Пока Блох стоял с бумажкой в руке, рассматривая единственный стоявший у двери чемодан, из каморки в холл вышел портье. Блох сразу же попросил у него газету и заглянул при этом сквозь отворенную дверь в каморку, где портье, очевидно, дремал на вынесенном из холла стуле. Портье закрыл дверь – Блох успел разглядеть еще стремянку с суповой миской на верхней ступеньке – и, только став за конторку, приготовился ответить. Но Блох уже расценил закрытие двери как отказ и поднялся к себе в номер. Лишь перед одной из дверей в длинном коридоре он увидел пару обуви; в комнате он скинул, не развязывая шнурков, ботинки и тоже поставил их перед дверью. Лег на постель и тотчас уснул.

Среди ночи его ненадолго разбудила ссора в соседнем номере; а может, просто слух его был так раздражен внезапным пробуждением, что он принял голоса за стеной за голоса ссорящихся. Он ударил кулаком в стену. После чего послышался шум льющейся из крана воды. Потом кран завернули; стало тихо, и Блох снова уснул.

На следующее утро Блоха разбудил телефон. Спрашивали, намерен ли он оставить за собой номер еще на одну ночь. Разглядывая свой портфель на полу – в комнате не было скамеечки для чемоданов, – он сразу же ответил «да» и положил трубку. Взяв из коридора ботинки, так и оставшиеся невычищенными, видимо, из-за воскресного дня, он, не позавтракав, покинул гостиницу.

На Южном вокзале он в туалете побрился электробритвой. Принял душ в одной из душевых кабин. Одеваясь, он прочитал в газете спортивный отдел и судебную хронику. Через некоторое время, еще читая – в кабинах вокруг стояла относительная тишина, – он вдруг почувствовал себя хорошо. Прислонился, уже одетый, к стенке кабины и пнул носком ботинка деревянную скамью. Шум вызвал снаружи вопрос уборщицы и вслед за тем, так как он не ответил, стук в дверь. Блох опять не ответил, тогда женщина хлопнула полотенцем (или еще чем-то) по дверной ручке и ушла. Блох, стоя, дочитал до конца газету.

На площади перед вокзалом он встретил знакомого, собиравшегося ехать в пригород главным судьей на матч команд низшего класса. Блох принял его слова за шутку и включился в игру, уверяя, что в таком случае он вполне может его сопровождать в качестве судьи на линии. Даже когда знакомый в ответ развязал холщовую сумку и показал ему судейскую форму и сеточку с лимонами, Блох опять-таки воспринял и эти предметы за своего рода шутовской реквизит и, продолжая подыгрывать знакомому, заявил, что готов носить за ним и холщовую сумку, раз уж он его сопровождает. Мало того, в пригородном поезде с сумкой на коленях ему все еще казалось, будто он – поскольку в этот полуденный час купе было почти пустым – продолжает все тот же фарс лишь забавы ради. Какое, однако, отношение имело почти пустое купе к его дурачеству, Блох не вполне понимал. Знакомый с холщовой сумкой ехал в пригород, и он, Блох, его сопровождал, они вместе обедали в местном трактире и вместе отправились, как выразился Блох, «на заправское футбольное поле» – все это, даже когда он один ехал обратно в город – матч ему не понравился, – показалось ему притворством. Не засчитывается, – подумал Блох. На площади перед вокзалом он, к счастью, никого не встретил.