Висенте Бласко-Ибаньес - Винный склад

Онъ въ самомъ дѣлѣ интересовался ходомъ работъ на виноградникѣ. Испытываемое имъ желаніе сразиться съ работниками, его стремленіе побѣдить забастовщиковъ побуждали его быть трудолюбивымъ и упорнымъ. Онъ кончилъ тѣмъ, что совершенно поселился въ башнѣ Марчамало, давъ клятву, что не сдѣлаетъ шагу изъ имѣнія, пока не будетъ конченъ виноградный сборъ.

– Дѣло идетъ на ладъ, – говорилъ онъ приказчику, насмѣшливо мигнувъ глазами. – Разбойники эти впадуть въ уныніе, видя, чго съ помощью женщинъ и нѣсколькихъ почтенныхъ виноградарей мы кончимъ работу, ни мало не нуждаясь въ нихъ. По вечерамъ у насъ пляска и благопристойный кутежъ, сеньоръ Ферминъ, чтобы негодяи эти узнали и бѣсились бы.

Такимъ образомъ проходилъ виноградный сборъ, среди музыт, пиршества и вина, щедро раздаваемаго изъ лучшихъ сортовъ.

По вечерамъ домъ виноградныхъ давиленъ, имѣвшій какой-то моеастырскій оттѣнокъ, вслѣдствіе своего безмолвія и строгой дисциплины, когда въ Марчамало находился донъ-Пабло Дюпонъ, теперь оглашался до поздней ночи шумными празднествами.

Поденщики забывали о ночномъ отдыхѣ, чтобы пить господское вино. Дѣвушки, привыкшія къ нуждѣ, царившей въ мызныхъ людскихъ, широко раскрывали изумленные глаза, точно онѣ видѣли осуществленными изобиліе и довольство тѣхъ чудесныхъ сказокъ, которыя онѣ слышали на вечеринкахъ. Ужинъ былъ великолѣпный. Донъ-Луисъ платилъ не считая.

– Вотъ что, сеньоръ Ферминъ: пусть привозятъ говядину изъ Хереса: пусть всѣ эти дѣвушки ѣдять до отвала, пусть пьютъ, пусть пьянѣютъ: я беру на себя всѣ расходы. Мнѣ хочется, чтобы та сволочь видѣла, какъ мы хорошо угощаемъ покорныхъ работниковъ.

И лицомъ въ лицу, съ признательнымъ полчищемъ дѣвушекъ, онъ скромно говорилъ:

– Когда увидите забастовщиковъ, скажите имъ, какъ угощаютъ Дюпоны своихъ работниковъ. Правду, – одну лишь правду.

Въ теченіе дня, когда солнце сжигало землю, распаляя бѣлесоватыя покатости Марчамалы, Луисъ спалъ подъ аркадами дома, съ бутылкой, стоявшей около нero и снабжающей его прохладой, протягивая время отъ времени свою сигару Чиво, чтобы онъ зажегъ ее.

Луисъ находилъ еще новое, неиспытанное имъ удовольствіе, разыгрывая хозяина обширнаго имѣнія; ему искренно казалось, что онъ выполняетъ великую соціальную функцію, созерцая изъ своего тѣнистаго убѣжища работу столькихъ людей, согнувшихся и задыхающихся подъ огненнымъ дождемъ солнца.

Дѣвушки виднѣлись всюду на склонахъ холмовъ, сь своими цвѣтными юбками, словно стадо голубыхъ и розовыхъ овецъ. Мужчины, въ рубахахъ и штанахъ, двигались на четверенькахъ, точно бѣлые козлы. Они переправлялись отъ однихъ лозъ къ другимъ, ползая на животѣ по пылающей землѣ. Лозы разбрасывали красноватые и зеленые гроздья свои въ уровень съ почвой, и виноградныя ягоды покоились на извести, передавшей имъ до послѣдней минуты свою производительную теплоту.

Другія дѣвушки поднимали по холмамъ вверхъ большія корзины срѣзаннаго винограда, чтобы сложить его въ виноградныхъ давильняхъ, и проходили постоянной вереницей передъ сеньоритомъ, который, лежа въ растяжку на буковомъ диванѣ, покровительственно улыбался, размышляя о красотѣ труда и извращенности сволочи, претендующей перевернуть міръ, столь мудро организованный.

Иногда, наскучивъ молчаніемъ, онъ звалъ къ себѣ приказчика, ходившаго съ холма на холмъ, надзирая за работой.

Сеньоръ Ферминъ садился на корточкахъ передъ нимъ, и они говорили о забастовкѣ и о свѣдѣніяхъ, получаемыхъ изъ Хереса.

Приказчикъ не скрывалъ своего мрачнаго взгляда на вещи. Упорство рабочихъ все усиливается.

– Голодъ очень великъ, сеньорито – говорилъ онъ съ убѣжденіемъ сельскаго жителя, считающаго желудокъ побудителемъ ко всѣмъ дѣйствіямъ. А кто говорить голодъ, подразумѣваетъ безпорядки, палочные удары, стычки. Прольется кровь и въ тюрьмѣ готовится помѣщеніе для многихъ… Будетъ чудо, если дѣло не кончится тѣмъ, что плотники возведутъ эшафотъ на площади de la Carcel.

Старикъ, казалось, чуялъ катастрофу, но смотрѣлъ на приближеніе ея съ эгоистическимъ спокойствіемъ, такъ какъ двое людей, которымъ была отдана его любовь, находились вдали.

Сынъ его уѣхалъ въ Малагу, по порученію своего принципала, въ качествѣ довѣреннаго лица, по дѣлу одного банкротства, и находился тамъ, занятый пересмотромъ счетовъ и спорами съ друтми кредиторами. Пусть бы онъ не возвращался годъ! Сеньоръ Ферминъ боялся, чтобы вернувшись въ Хересъ, онъ не скомпрометировалъ бы себя, покровительствуя забастовщикамъ, побужденный къ тому наставленіемъ своего учителя Сальватьерры, привлекавшимъ его на сторону уничиженныхъ и мятежниковъ. Что же касается дона-Фернандо, уже долгіе дни онъ выбылъ изъ Хереса подъ охраной жандармеріи.

Когда началась забастовка, богатые дали ему косвенно знать, это ему необходимо какъ можно скорѣй удалиться изъ всей губерніи. Онъ одинъ отвѣтственъ за все то, что происходитъ. Его присутствіе возбуждаетъ рабочій народъ, дѣлая его столь же дерзкимъ и мятежнымъ, какъ во времена «Черной руки». Главные агитаторы рабочихъ союзовъ, относившіеся съ благоговѣніемъ къ революціонеру, просили его бѣжать, одпасаясь за его жизнь. Указанія власть имущихъ равнялись угрозѣ смерти. Рабочіе, привыкшіе въ репрессіямъ и насилію, дрожали за Сальватьерру. Быть можетъ его убьютъ гдѣ-нибудь ночью на улицѣ, такъ что правосудіе никогда не откроетъ убійцу. Могло случиться, что власть, пользуясь далекими загородными экскурсіями Салъватьерры, подвергнетъ его смертельнымъ пыткамъ, или упразднитъ палочными ударами, какъ это дѣлалось не разъ съ другими, болѣе незначительными людьми, чѣмъ онъ.

Но донъ-Фернандо отвѣчалъ на эти совѣты упорнымъ отказомъ. Онъ здѣсь по своему желанію и останется здѣсь… Наконецъ власти открыли одинъ изъ многихъ судебныхъ процессовъ, еще подлежащихъ разбирательству за его пропаганду соціальной революціи, судья вызвалъ его въ Мадридъ, и донъ-Фернандо былъ силой вынужденъ предпринять путешествіе въ сопровожденіи жандармовъ, словно ему на роду было написано путешествовать всегда между двумя ружьями.

Сеньоръ Ферминъ радовался такому рѣшенію вопроса. Пусть бы Сальватьерру держали подольше въ Мадридѣ! Пусть бы онъ вернулся не раньше, какъ черезъ годъ! Онъ зналъ дона-Фернандо, и былъ увѣренъ, что, еслибъ онъ остался въ Хересѣ, не замедлилъ бы вскорѣ послѣдовать взрывъ возстанія голодныхъ, за которымъ вслѣдъ явилась бы жестокая репрессія, и для дона-Фернандо тюрьма быть можетъ на всю жизнь.

– Это кончится кровью, сеньорито, – продолжалъ приказчикъ.

– До сихъ поръ бастуютъ одни лишь виноградари, но подумайте о томъ, милость ваша, что теперь какъ разъ самый тяжелый мѣсяцъ для полевыхъ работниковъ. Вездѣ кончена молотьба, а пока еще начнется посѣвъ тысячи и тысячи поденщиковъ со скрещенными руками готовы плясать подъ какую угодно дудку. Сеньорито увидитъ, что они и тѣ и другіе – не замедлятъ соединиться и тогда пойдетъ исторія. На мызахъ начались уже пожары сѣноваловъ, а виновники ихъ такъ и остаются не раскрытыми.