Хуан Гойтисоло - Остров

– Нет, это будет нехорошо.

– Ну пожалуйста. Ты что-нибудь придумаешь. Моя машина у ворот.

– Нет, нет. Это невозможно.

Энрике отвернулся и стал рассеянно разглядывать ковер.

– Ты обиделся?

– Нет.

– Я же вижу. Ты обиделся.

– Клянусь тебе, нет.

– Я нужна Долорес, понимаешь?

Энрике молчал, и я опять поцеловала его.

Раздался звонок, и я встала. Попросила Эрминию достать из холодильника лед и вышла в сад. Лаура, улыбаясь, шла мне навстречу.

Дон Агапито влез в гамак и рассказывал детям какую-то сказку:

– Жил-был однажды маленький шейх по имени Фейсал, жил он в Багдаде в окружении своей семьи…

Мы вошли в зал, и я налила два виски. Лаура спросила у Энрике, впервые ли он проводит лето в Торремолиносе. Энрике ответил, что отдыхал здесь в прошлом году. Лаура сказала, что не помнит его. Нет ничего удивительного, сказал Энрике. «Я помню всех мужчин». Энрике заметил, что в Торремолиносе их слишком много.

Я молча тянула виски, потом велела Эрминии открыть калитку. Лаура разглядывала меня своими близорукими глазками. Материковый ветер был невыносимо жарким, и я добавила два кубика льда в свой стакан. В саду Агапито, наклонившись к детям, продолжал свистящим шепотом:

– …и тогда взяли маленького Фейсала, изрубили его на мелкие кусочки и сунули в мешок вместе с белокурой принцессой и скелетами его пятнадцати братьев, а потом бросили посреди площади, и никто из них не спасся. Никто, никто…

В это время снова раздался звонок, и все встали.

Долорес была одета по-мужски – в техасские брюки и легкую рубашку. Увидев нас, она вышла из машины и захлопала в ладоши.

– Давайте скорее. Надо торопиться, а то опоздаем.

Она поцеловала меня и повернулась спиной к остальным, будто их не было.

– Все в сборе? (Роман с ней не приехал.)

– Да, – сказала я. – Эллен просила извиниться. Вчера ночью обчистили Джеральда, и она должна сходить с ним в полицию дать показания.

Долорес усадила меня рядом с собой и захлопнула дверцу. Ее глаза, сверкающие и спокойные, были как два голубых озера.

– Мы с Клаудией хотим ехать одни, – сказала она. Магда посмотрела на нас с плохо скрытым недовольством, и Долорес добавила: – Вы с мужем уместитесь во второй машине.

– Какой дорогой едем? – спросил Энрике.

– На Сан-Педро де Алькантару.

– Дорога на Коин короче, – сказал Мигель.

– Ну и езжайте по ней, коли так. Увидим, кто скорее доберется.

Долорес включила зажигание, и мы с места рванули на большой скорости.

– Магда раздражает меня, – сказала она. – Я их всех не выношу, кроме тебя. Хочется все бросить и убраться восвояси…

Я сказала, что и со мной происходит нечто подобное. Непрерывное общение с людьми раздражало меня, истощало силы.

– Я бы с удовольствием попутешествовала с тобой, – сказала Долорес. – По крайней мере, я бы освободилась от Романа. Он с каждым днем все нестерпимее, клянусь тебе… Знаешь его последнюю идею?

– Нет.

– Он хочет, чтобы я бросила театр. Говорит, что ему трудно жить, когда меня нет рядом. Можешь вообразить, как я принимаю клиентов в его консультации?

– Нет.

– Я тоже. Такой женщине, как я, необходима работа, необходим контакт с публикой. Я бы сошла с ума, если бы заперлась в квартире.

– Когда начнешь работать над ролью?

– Через месяц. Маноло прислал мне сценарий, и в понедельник я подпишу контракт. Когда Роман узнал об этом, он метал молнии. Ему ужасно хочется, чтобы я всецело зависела от него. Только из этого ничего не выйдет…

Долорес ехала очень быстро и не поворачивалась ко мне. Она обвязала голову голубым шелковым платком, и ветер трепал на ее лбу пряди золотистых волос.

– Сегодня утром я говорила с продюсером. Бедняга озабочен моим положением, и ему пришла занятная идея: студии нужен врач, и он хочет пригласить Романа. Как тебе это нравится?

Я не ответила – ее непринужденность была обворожительна – и закурила сигарету.

– Таким образом, мы будем работать вместе, и он оставит меня в покое, понимаешь?

– Конечно.

– Там он будет в своей тарелке. Теперь ему вздумалось бегать за восемнадцатилетними, а уж там-то их хватает, – Шорох шин на крутом повороте приглушил ее голос. – Он говорит, что я стара для него, а сам просто выжил из ума. Заметила, как он вел себя вчера?

Не доезжая Марбельи, машина Энрике обогнала нас, и Магда помахала нам рукой. Это была лучшая пора Коста дель Соль, и по обе стороны дороги тянулись без конца виллы и летние дачи. Туризм необычайно быстро видоизменял пейзаж, дома росли, как грибы, и среди сосен я заметила несколько отелей. Привратник одного из трактиров грозил проезжающим разбойничьим мушкетом. Временами дорога напоминала путь от Сен-Рафаэля до Сен-Тропеза, и мне казалось, что я во Франции.

В Сан Педро де Алькантаре Долорес свернула на узкую и крутую дорогу, всю в рытвинах и ухабах, и окрестности сразу изменились. Мы миновали прибрежные декорации – иностранные машины, бары, рекламы на английском языке – и вновь попали в Андалузию, пустынную и суровую страну. Дорога взбегала и падала вниз по перевалам сьерры, и казалось, чем выше мы взбирались, тем легче было дышать. Расстояние между машиной Энрике и нашей машиной быстро сокращалось. Солнце ярко освещало ее, и на каждом повороте слышался сигнал. Дорога вилась по краю пропасти. По скалистому склону карабкались сосны. Ненадолго опустившись в долину, дорога пересекла границу округа; потом нам повстречались военный грузовик и «фиат» с правительственным номером. Горы множили эхо сигналов. На охристых склонах пинии мешались с соснами. Долорес молча вела машину. Солнце подстерегало нас за каждым поворотом, и, повернув, ей приходилось притормаживать. Мы миновали павильон, торгующий напитками, и столпившиеся вокруг солдаты проводили нас веселыми криками. Растительность постепенно редела. На высоте тысячи метров дорога все еще ползла вверх, где последние пинии лепились к склонам сьерры. Но вот горы совсем обнажились. Голые вершины тянулись до самого горизонта, и несколько минут мы не видели ни одного дерева. Незаметно мы поднялись к перевалу, и дорога устремилась на ровную горную поляну. «403» теперь исчез из поля зрения. Вечер окрасил все вокруг в золотистые тона, и мы быстро ехали, минуя ухабы. Через несколько километров снова появилась растительность. Пустоши чередовались с полями пшеницы, местами посевы выгорели в сухой земле. Стояла самая горячая пора жатвы, и жнецы, сопровождаемые вереницами мулов, двигались там и сям. Кое-где уже молотили, на токах желтел хлеб. Впереди простиралась золотисто-охристая долина, в низинах которой виднелись огороды и чахлые, приземистые тополя. Дорога все время шла под гору, и через несколько минут вдали показалась Ронда.