Александр Дюма - Сальватор. Том 1

– Вы, стало быть, генерал Эрбель, ваше сиятельство? – с поклоном уточнил лакей.

– Разумеется, я генерал Эрбель, – Подтвердил граф насмешливым тоном, – раз я тебе говорю, что пришел к племяннику, а у моего племянника, насколько я знаю, другого дяди нет.

– Сейчас я доложу хозяину, – молвил слуга.

– Он один? – спросил генерал и взялся за лорнет, чтобы получше рассмотреть двор, посыпанный речным песком, а не мощенный, как раньше, песчаником.

– Нет, ваше сиятельство, он не один.

– С женщиной? – спросил генерал.

– У него двое его друзей: господин Жан Робер и господин Людовик.

– Ну ладно, предупредите его, что я здесь и скоро поднимусь к нему. Я хочу осмотреть дом: кажется, здесь премило.

Как мы видели, лакей поднялся к Петрусу.

Оставшись один, генерал мог рассмотреть все не торопясь и оценить разнообразные изменения, постигшие дом и двор его племянника.

– Ого! – воскликнул он. – Похоже, домовладелец Петруса приказал подновить свой домишко: вместо навозной кучи – клумба с редкими цветами; вольер с зелеными попугайчиками, белыми павлинами и черными лебедями на месте клетки с кроликами; а там, где был навес, теперь конюшни и каретные сараи…

А-а, вот недурная упряжь.

И, как знаток, он подошел к подставке для конской сбруи, на которой громоздились предметы, привлекшие его внимание.

– Ага! – сказал он. – Герб Куртенеев! Значит, упряжь принадлежит моему племяннику. Ах так! Уж не появился ли у него еще один дядюшка, о котором я не знал, и не получил ли он после него наследства?

Рассуждая сам с собой, генерал выглядел скорее удивленным, нежели огорченным или озадаченным. Но после того как генерал вошел в сарай и внимательно осмотрел элегантный экипаж, а затем в конюшне погладил двух лошадей, купленных, по всей видимости, у Дрейка, он задумался и лицо его выразило неописуемую грусть.

– Отличные лошадки! – поглаживая животных, прошептал он. – Такая упряжка стоит шесть тысяч франков, не меньше…

Возможно ли, чтобы такие лошади принадлежали нищему художнику с годовым доходом едва ли в десять тысяч?

Генерал решил, что чего-нибудь не понял, когда осматривал герб на упряжи, и пошел взглянуть на дверцу кареты. На ней, черт побери, тоже красовался герб Куртенеев, украшенный короной или, точнее, баронским жемчужным жгутом.

– Так, так, – пробормотал он. – Я – граф, его отец-пират – виконт, он – барон. Хорошо еще, что он довольствовался жемчугом и не посягнул на всю корону!.. В конце концов, – прибавил генерал, – если бы мальчик взял и всю корону, он имел бы на это право: его предки царствовали.

Он в последний раз взглянул на лошадей, упряжь, вольер, цветы и песок, блестевший под ногами, будто жемчуг, и пошел вверх по лестнице к племяннику. Но, дойдя до второго этажа, он остановился и смахнул слезу:

– Бедный Пьер! – прошептал он. – Неужели твой сын стал бесчестным человеком?!

Пьером звали брата графа Эрбеля, того самого, которого генерал в шутку жаловал званием якобинца, пирата, морского разбойника.

Пока граф Эрбель произносил эти слова и тайком вытирал слезу, он услышал, как кто-то торопливо сбегает с третьего этажа, и в то же время племянник радостно прокричал:

– Здравствуйте, дядя! Здравствуйте, дорогой! Почему же вы не заходите?

– Здравствуйте, любезный племянничек! – довольно сухо выговорил в ответ граф Эрбель.

– Ого! Вы нынче не в духе, дядя! – удивился молодой человек.

– Чего же ты ожидал? Я говорю то, что чувствую, – парировал генерал, берясь за перила и продолжая подниматься по лестнице.

Не прибавив больше ни слова, он выбрал взглядом лучшее кресло и упал в него, издав при этом «уф», что не предвещало ничего хорошего.

– Кажется, я не ошибся, – пробормотал Петрус.

Он подошел к генералу и продолжал:

– Дорогой дядя! Позвольте вам заметить, что вы нынче утром не в духе.

– Нет разумеется, – согласился генерал. – Я не в духе, но это мое право.

– Я далек от того, чтобы оспаривать у вас это право, дорогой дядюшка. Я отлично знаю, что у вас ровный характер, и полагаю, что, раз вы в дурном расположении духа, это неспроста.

– Вы совершенно правы, племянник.

– Может быть, к вам спозаранку явился незваный гость?

– Нет, однако я получил письмо, причинившее мне немало хлопот, Петрус.

– Я так и думал. Могу поспорить, что это письмо от маркизы де Латурнель.

– Ты позволяешь говорить себе в неподобающем тоне, Петрус. Разреши тебе напомнить, что в данный момент ты проявляешь неуважение к двум старикам.

Петрус, севший было на складной стульчик, вскочил, словно подброшенный пружиной.

– Прошу прощения, дядя, – сказал он. – Вы меня пугаете!

Я никогда не слышал, чтобы вы говорили со мной столь резко.

– Дело в том, Петрус, что до сих пор у меня не было повода вас упрекнуть.

– Поверьте, дядюшка, что я готов почтительно принять ваши упреки сегодня, сожалея лишь о том, что я их заслужил.

Потому что, раз вам есть в чем меня упрекнуть, дядя, значит, я того заслуживаю.

– – Судите сами! Но сначала прошу вас выслушать меня и отнестись к моим словам серьезно, Петрус.

– Я вас слушаю.

Генерал указал племяннику на стул, но Петрус попросил позволения слушать стоя.

И он стал ждать обвинения, как и подобает преступнику, стоящему перед судьей.

Граф Эрбель устроился в кресле поудобнее: старый сибарит любил читать нравоучения со всеми удобствами.

Петрус следил за ним с некоторым беспокойством.

Граф вынул из кармана табакерку, с наслаждением втянул понюшку испанского табаку, сбил щелчком с жилета прилипшую табачную крошку и заговорил совершенно другим тоном:

– Итак, дорогой племянник, мы, значит, решили последовать советам нашего доброго дядюшки?

Улыбка снова осветила лицо Петруса, принявшее было подобавшее случаю выражение.

– Каким советам, дорогой дядя? – спросил он.

– По поводу госпожи де Маранд.

– Госпожи де Маранд?

– Да.

– Клянусь, дядя, я не знаю, о чем вы говорите – Скромничать? Хорошо, молодой человек. Это добродетель, нам в свое время незнакомая, однако я не прочь признать ее за другими.

– Дядюшка, даю вам слово..

– В наше время, – продолжал генерал, – когда молодой человек из хорошей семьи с громким именем имел несчастье родиться последним, то есть оставался без гроша, то он – если, конечно, был недурен собой, хорошо сложен, галантен – извлекал из этого пользу. Когда природа оказалась к вам щедра, а удача скупа, надо уметь пользоваться дарами природы.

– Дорогой дядя! Должен вам признаться, что понимаю все меньше и меньше.

– Не станешь же ты меня уверять, что не видел в театре «Школу мещан»?..