Александр Дюма - Сальватор. Том 1

– Так-так-так…

– Смотрите внимательнее!

– Смотрю…

– Что вы там видите?

– Академика, он нюхает табак.

– Так он надеется проснуться: ему кажется, что он на заседании… А кто стоит за академиком?

– Мальчишка! Он вытаскивает у кого-то из кармана часы.

– Должен же он сказать своему старому отцу, который час!

Верно, Карманьоль?.. Та-а-ак… А за мальчишкой?..

– Молодой человек подсовывает записочку девушке в молитвенник.

– Можете быть уверены, Карманьоль, что это не приглашение на похороны… А кого вы видите за этой счастливой парочкой?

– Толстяка, да такого печального, словно он присутствует на собственных похоронах. Я уже не в первый раз встречаю этого господина во время печальных церемоний.

– Ему, верно, не дает покоя грустная мысль, что к себе на похороны он прийти не сможет. Впрочем, вы уже близки к цели, друг мой. Кто там стоит за печальным стариком?

– А-а, и впрямь наш подопечный!.. Разговаривает с господином де Лафайетом.

– Неужели с самим де Лафайетом? – произнес Жибасье с уважением, какое даже самые ничтожные люди питали к благородному старику.

– Как?! – изумился Карманьоль. – Вы не знаете господина де Лафайета?

– Я покинул Париж накануне того дня, когда меня должны были ему представить как перуанского кацика, прибывшего для изучения французской конституции.

Двое полицейских, заложив руки за спину, с благодушным видом не спеша направились к группе, состоявшей из генерала де Лафайета, г-на де Маранда, генерала Пажоля, Дюпона (де л'Эра)

и еще нескольких человек, которые примыкали к оппозиции и тем снискали всеобщую любовь. Вот в это время Сальватор и указал на полицейских своим друзьям.

Жибасье не упустил ничего из того, что произошло между молодыми людьми. Казалось, у Жибасье зрение было развито особенно хорошо: он одновременно видел, что происходит справа и слева от него, подобно людям, страдающим косоглазием, а также – спереди и сзади, подобно хамелеону.

– Я думаю, дорогой Карманьоль, что эти господа нас узнали, – проговорил Жибасье, одними глазами показав на пятерых молодых людей. – Хорошо бы нам расстаться – на время, разумеется. Кстати, так будет удобнее следить за нашим подопечным. Надо только условиться, где мы потом встретимся.

– Вы правы, – согласился Карманьоль. – Эта мера предосторожности нелишняя. Заговорщики хитрее, чем может показаться на первый взгляд.

– Я бы не стал высказываться столь категорично, Карманьоль. Впрочем, не важно, можете оставаться при своем мнении.

– Вам известно, что мы должны арестовать только одного из них?

– Конечно! А что делать с монахом? Он натравит на нас весь клир!

– А мы арестуем его как Дюбрея за то, что он учинит в церкви дебош.

– И ни за что другое!

– Хорошо! – кивнул Карманьоль и пошел вправо, а его собеседник нырнул влево.

Оба описали полукруг и расположились так: один – справа от отца, другой – слева от сына.

Началась месса.

Священник говорил слащаво, все сосредоточенно слушали.

По окончании мессы учащиеся Шалонской школы, доставившие гроб в церковь, подошли, чтобы снова его поднять и отнести на кладбище.

В ту минуту, как они склонились, чтобы в едином порыве поднять тяжелую ношу, высокий, одетый в черное, но без какихлибо знаков отличия человек появился словно из-под земли и повелительным тоном произнес:

– Не прикасайтесь к гробу, господа!

– Почему? – растерянно спросили молодые люди.

– Я не намерен с вами объясняться, – заявил господин в черном. – Не трогать гроб!!

Он повернулся к распорядителю и спросил:

– Где ваши носильщики, сударь? Где ваши носильщики?

Тот вышел вперед и сказал:

– Но я полагал, что тело должны нести эти господа…

– Я не знаю этих людей, – оборвал его человек в черном. – Я спрашиваю: где ваши носильщики? Немедленно приведите их сюда!

Можно себе представить, что тут началось! Нелепое происшествие произвело в церкви волнение; поднялся шум, предшествующий обыкновенно буре; толпа ревела от возмущения.

Очевидно, незнакомец чувствовал за собой силу, потому что в ответ на возмущение присутствовавших лишь презрительно ухмыльнулся.

– Носильщиков! – повторил он.

– Нет, нет, нет! Никаких носильщиков! – закричали учащиеся.

– Никаких носильщиков! – вторила им толпа.

– По какому праву, – продолжали молодые люди, – вы нам запрещаете нести тело нашего благодетеля, если у нас есть разрешение близких покойного?

– Это ложь! – выкрикнул незнакомец. – Близкие настаивают на том, чтобы тело было доставлено обычным порядком.

– Он говорит правду, господа? – обратились молодые люди к графам Гаэтану и Александру де Ларошфуко, сыновьям покойного, вышедшим в ту самую минуту вперед, чтобы идти за гробом. – Это правда, господа? Вы запрещаете нам нести тело нашего благодетеля и вашего отца, которого мы любили как родного?

В церкви стоял неописуемый шум.

Однако, когда присутст вующие услышали этот вопрос и увидели, что граф Гаэтан собирается ответить, со всех сторон донеслось:

– Тише! Тише!

Все стихло как по мановению волшебной палочки, и в установившейся тишине отчетливо прозвучал негромкий голос графа Гаэтана:

– Близкие не запрещают, а, напротив, поручают вам сделать это, господа!

Его слова были встречены громким «ура!»; оно эхом прокатилось по рядам собравшихся и отдалось под сводами церкви.

Тем временем распорядитель привел носильщиков, и те взялись за носилки. Но когда граф Гаэтан выразил свою волю, они передали гроб учащимся, те подставили плечи и медленно двинулись из церкви.

Процессия беспрепятственно пересекла двор и вышла на улицу Сент-Оноре.

Незнакомец, учинивший беспорядок, исчез как по волшебству. В толпе перешептывались, спрашивая друг у друга, куда он делся, но никто не заметил, как он ушел.

На улице Сент-Оноре похоронная процессия перестроилась:

впереди шли сыновья герцога де Ларошфуко, за ними следовали пэры Франции, депутаты, люди, известные благодаря личным заслугам или занимавшие высокое общественное положение, друзья и близкие покойного.

Герцог де Ларошфуко был генерал-лейтенантом. За гробом следовал почетный караул.

Казалось, страсти улеглись, как вдруг в ту минуту, когда этого меньше всего ожидали, тот же незнакомец, послуживший причиной скандала в церкви, появился снова.

При виде его в толпе послышались возмущенные крики.

Однако незнакомец не обратил на крики ни малейшего внимания, приблизился к офицеру, командовавшему почетным караулом, и шепнул ему на ухо несколько слов.

Потом он приказал ему во всеуслышание оказать поддержку полиции, дабы помешать молодым людям нести гроб и поставить его на катафалк, а затем вывезти из Парижа.