Александр Дюма - Сальватор. Том 1

Все цветы надежды, что медленно прорастают в сердце человека и приносят плоды лишь в определенное время, распускались в душе аббата Доминика, по мере того как он удалялся от короля и приближался к своим согражданам – простым смертным.

Припоминая слабости несчастного монарха, он полагал, что человек этот, согбенный под тяжестью прожитых лет, добросердечный, но безвольный, не способен стать серьезным препятствием на пути великой богини, наступающей с тех пор, как человеческий гений воспламенил ее факел, – богини, что зовется Свободой!

И, странное дело, – это, впрочем, свидетельствовало о том, что, несомненно, он твердо знал, чем ему следует заняться, – все его прошлое вдруг прошло перед глазами. Он стал вспоминать малейшие подробности своей жизни после семинарии, свои необъяснимые колебания в тот момент, когда он произносил обет, внутреннюю борьбу, когда был рукоположен в сан. Но все победила тайная надежда; подобно огненному столпу Моисея, она указывала ему путь и говорила, что поприще, на котором он мог бы принести наивысшую пользу своему отечеству, – религия.

Подобно путеводной звезде волхвов, его совесть сияла и указывала ему верный путь. На одно мгновение непогода закрыла его небосвод и он едва не сбился с пути. Но скоро он снова прозрел и пустился в дорогу, ежели и не с полным доверием, то с непреклонной решимостью.

Доминик с улыбкой ступил на последнюю ступеньку дворцовой лестницы.

Какой затаенной мысли он мог улыбаться в столь затруднительном положении?

Но едва он вышел на двор Тюильрийского дворца, как увидел доброжелательное лицо Сальватора: тот с лихорадочным беспокойством поджидал аббата, беспокоясь за исход дела.

Одного взгляда на несчастного монаха, оказалось достаточно, чтобы понять, чем закончился его визит к королю.

– Отлично! – молвил он. – Вижу, король удовлетворил вашу просьбу и предоставил отсрочку.

– Да, – кивнул аббат Доминик. – В глубине души это прекрасный человек.

– Вот что меня отчасти с ним примиряет, – продолжал Сальватор. – Благодаря этому я готов вернуть свою благосклонность его величеству Карлу Десятому. Прощаю ему слабости в память о его врожденной доброте. Надо быть снисходительным к тем, кому не суждено слышать правду.

Внезапно переменив тон, он продолжал:

– Сейчас возвращаемся в Консьержери, не так ли?

– Да, – только и ответил аббат, пожимая другу руку.

Они сели в проезжавший по набережной свободный экипаж и скоро были на месте.

У ворот мрачной тюрьмы Сальватор протянул Доминику руку и спросил, что тот намерен делать после встречи с отцом.

– Я тотчас покину Париж.

– Могу ли я быть вам полезен там, куда вы отправляетесь?

– Под силу ли вам ускорить получение паспорта?

– Я помогу вам получить его незамедлительно.

– В таком случае ждите меня у себя: я зайду за вами.

– Нет, лучше я буду ждать вас здесь через час, вы найдете меня на углу набережной. В тюрьме разрешено оставаться лишь до четырех часов, сейчас – три.

– Стало быть, через час, – повторил аббат Доминик и еще раз пожал молодому человеку руку.

Он исчез под мрачными сводами.

Пленника препроводили в камеру, где когда-то сидел Лувель и где было суждено оказаться Фьеши. Доминик без затруднений проник к отцу.

Господин Сарранти сидел на табурете. При виде сына он поднялся и шагнул ему навстречу. Тот поклонился с почтительностью, с какой приветствуют мучеников.

– Я ждал вас, сын мой, – сообщил г-н Сарранти.

В его голосе послышался упрек.

– Отец! – отвечал аббат. – Не моя вина в том, что я не пришел раньше.

– Я вам верю, – взяв его руки в свои, отозвался пленник.

– Я только что из Тюильри, – продолжал Доминик.

– Из Тюильри?

– Да, я виделся с королем.

– С королем, Доминик? – удивился г-н Сарранти, пристально вглядываясь в сына.

– Да, отец.

– Зачем вы к нему ходили? Надеюсь, не для того, чтобы добиться отмены приговора?

– Нет, отец, – поспешил сказать аббат.

– О чем же вы его просили?

– Об отсрочке.

– Отсрочка?! Зачем отсрочка?

– По закону вам положено три дня для подачи кассационной жалобы; если ничто не заставляет суд поторопиться с приговором, рассмотрение дела может занять от сорока до сорока двух дней.

– Так что же?

– Я попросил два месяца.

– У короля?

– Да.

– Почему два месяца?

– Мне необходимо это время, чтобы добыть доказательства вашей невиновности.

– Я не стану подавать кассацию, Доминик! – решительно заявил г-н Сарранти.

– Отец!

– Нет, это решено окончательно, я запретил Эмманюэлю кассировать от моего имени.

– Отец, что вы говорите?

– Говорю, что отказываюсь от какой бы то ни было отсрочки; раз меня осудили, я хочу, чтобы приговор был приведен в исполнение; я дал отвод судьям, но не палачу.

– Отец, выслушайте меня!

– Я хочу, чтобы меня казнили… Спешу покончить с земными мучениями и людской несправедливостью.

– Отец, – печально прошептал аббат.

– Я знаю, Доминик, все, что вы можете сказать по этому поводу; я знаю, в чем вы вправе меня упрекнуть.

– Высокочтимый отец! – краснея, произнес Доминик. – Я готов умолять вас на коленях…

– Доминик!

– А что если б я вам сказал: в глазах людей вы будете непричастны к преступлениям и столь же чисты, как Божий свет, что пробивается сюда сквозь прутья этой тюремной решетки…

– Вот что, сын мой: после смерти я предстану во всем блеске невиновности, но я не стану просить отсрочки и не приму милости.

– Отец! Отец! – в отчаянии вскричал Доминик. – Не упорствуйте в своем решении, ведь оно приведет к вашей смерти и повергнет меня в отчаяние, и, возможно, из-за этого я сгублю свою душу.

– Довольно! – остановил сына г-н Сарранти.

– Нет, не довольно, отец!.. – опускаясь на колени, продолжал Доминик; он сжал руки отца, осыпал их поцелуями и омыл слезами.

Господин Сарранти попытался отвернуться и вырвал свои руки.

– Отец! – не унимался Доминик. – Вы отказываетесь, потому что не верите моим словам; отказываетесь, так как вам взбрело в голову, что я прибегну к уловке, дабы оспорить вас у смерти и прибавить вам два месяца жизни, такой благородной и полной, а вы чувствуете, что можете умереть в любую минуту и умрете в глазах Верховного Судии во цвете лет и как герой.

Печальная улыбка, свидетельствовавшая о том, что Доминик попал в точку, мелькнула на губах г-на Сарранти.

– Так вот, отец, – сказал Доминик, – клянусь, что слова вашего сына не пустой звук; клянусь, что здесь, – Доминик прижал руку к груди, – доказательства вашей невиновности!

– И ты их не представил на суде! – изумился г-н Сарранти, отступив на шаг и недоверчиво глядя на сына. – Ты позволил вынести своему отцу приговор, осудить его на позорную смерть, имея вот здесь, – он указал пальцем монаху на грудь, – доказательства невиновности твоего отца?!