Александр Дюма - Сальватор. Том 2

Чем объяснить огромную популярность того, кто убил своего брата Британника, жену Октавию и мать Агриппину? Не тем ли, что Нерон подходил к этим убийствам как артист? И народ помнит не об императоре, а о виртуозе, не о Цезаре в золотой короне, а об актере в венце из роз.

Коляска отъехала примерно на лье от могилы Нерона и остановилась.

– Здесь я останавливаюсь, – сказал поэт, – угодно ли вам, чтобы экипаж отвез вас дальше?

– Где остановится ваше превосходительство, там остановлюсь и я, но ненадолго, только для того, чтобы попрощаться.

– В таком случае прощайте, отец мой, – проговорил поэт. – Храни вас Господь!

– Прощайте, мой прославленный покровитель! – отозвался молодой человек. – Я никогда не забуду, что вы для меня сделали, ваше превосходительство, а в особенности – что хотели сделать.

Монах сделал шаг назад, соединив руки на груди.

– Не благословите ли меня на прощание? – спросил молодого человека старик.

Монах покачал головой.

– Нынче утром я еще мог благословлять, – возразил он. – Но сейчас я нахожусь во власти таких мыслей, что мое благословение способно принести несчастье.

– Будь по-вашему, – смирился поэт. – Тогда я вас благословляю. Я пользуюсь правом, даруемым моим возрастом. Ступайте, и пусть вас не оставляет Всевышний!

Монах еще раз поклонился и пошел в сторону Сполете.

Он отшагал около получаса, ни разу не обернувшись на Рим, который оставлял, чтобы никогда его больше не увидеть, и город этот, очевидно, занимал в его душе не больше места, чем любая французская деревушка.

Поэт смотрел ему вслед до тех пор, пока тот не скрылся из виду, провожая в обратный путь так же, как Сальватор, когда монах уходил в Рим.

Наконец Доминик исчез за небольшим холмом Сторты.

Пилигрим страдания так ни разу и не повернул головы.

Поэт вздохнул и, опустив голову и уронив руки, присоединился к группе ожидавших его слева от дороги, рядом с начатыми раскопками…

В тот же вечер он писал к г-же Рекамье:

«Не могу не поделиться с Вами своей печалью.

Однако не стану Вам рассказывать о причине моей тоски, а лучше поведаю о том, что занимает сейчас все мои мысли; я имею в виду раскопки. Торре-Вергата – собственность монахов, расположенная на расстоянии около лье от могилы Нерона, по левую руку, если ехать из Рима, в самом красивом и безлюдном месте. Там нескончаемые руины прямо на поверхности земли, поросшие травой и чертополохом. Я приступил к раскопкам во вторник третьего дня, как только закончил письмо к Вам. Меня сопровождал Висконти (он руководит раскопками). Погода стояла чудеснейшая, какую только можно вообразить. Двенадцать человек с лопатами и заступами в полном безмолвии откапывали надгробия и то, что осталось от домов и дворцов; это было зрелище, достойное Вас. Я молился лишь об одном: чтобы Вы были рядом. Я охотно согласился бы жить с Вами в палатке среди этих развалин.

Я и сам приложил руку к этой работе. Раскопки обещают принести интересные результаты. Надеюсь найти нечто такое, что возместит мне убытки в этой лотерее смерти. В первый же день я нашел кусок греческого мрамора, довольно большой для бюста Пуссена. Вчера мы обнаружили скелет готского солдата и руку от женской статуи. Это было все равно что встретиться с разрушителем и результатом его деяний. Нынче утром мы надеемся откопать всю статую. Если то, что осталось от архитектуры, которую я откапываю, будет того стоить, я не стану разбирать постройку на кирпичи и продавать, как это обыкновенно делается; я оставлю ее целиком и назову своим именем; это архитектура времен Домициана, о чем свидетельствует найденная нами надпись. Это прекрасный образец древнеримского искусства.

Эти раскопки станут целью моих каждодневных прогулок; я буду просиживать среди этих развалин, а потом уеду со своими двенадцатью полуобнаженными крестьянами-землекопами, и все снова погрузится в забвение и молчание… Только представьте, какие страсти разгорались когда-то в этих всеми позабытых местах! Существовали хозяева и рабы, счастливцы и несчастные, всеми обожаемые красавицы и метившие в министры честолюбцы; теперь здесь живут лишь птицы да бываю я, но весьма непродолжительное время. А скоро и мы разлетимся. Скажите откровенно: верите ли Вы в то, что мое увлечение стоит труда состоять членом совета ничтожного короля галлов – мне, армориканскому варвару, путешественнику среди дикарей неведомого мира римлян и послу при одном из священников, каких бросали на съедение львам? Когда я позвал Леонида в Лакедемонию, он мне не ответил. Моя поступь в Торре-Вергата не пробудила никого; и когда я в свой черед сойду в могилу, я даже не буду слышать Вашего голоса. Значит, я должен поторопиться к Вам и положить конец всем этим химерам человеческой жизни. В ней только и есть хорошего и истинного, что уединение да Ваша привязанность.

Ф. де Шатобриан».

Это письмо ушло в тот же вечер с шестичасовой почтой и около одиннадцати часов ночи оставило позади, между Баккано и Непи, путника, сидевшего на придорожном камне.

Это был брат Доминик, присевший отдохнуть в первый раз на пути из Рима в Париж.

Пока аббат Доминик возвращается в Париж и сердце его разрывается при мысли о его безрезультатном паломничестве, мы с позволения наших читателей проводим их на улицу Макон к Сальватору. Там они узнают о том, какое страшное несчастье привело Регину в семь часов утра к Петру су.

Сальватор, отсутствовавший несколько дней, только что возвратился домой. Фрагола нежно его обнимала, а Роланд весело прыгал вокруг, как вдруг раздались три удара в дверь.

Сальватор понял, что пришел кто-то из его друзей. Он распахнул дверь: на пороге стоял Петрус. Сальватор оторопел при виде его перекошенного лица, однако взял себя в руки и поздоровался с гостем.

– Друг мой! – молвил он. – Случилось что-то ужасное, не так ли?

– Произошло непоправимое несчастье, – едва ворочая языком, подтвердил Петрус.

– Я знаю только одно непоправимое несчастье, – строго заметил Сальватор, – это потеря чести, а мне нет нужды уверять вас в том, что я столько же верю в вашу честь, сколько и в свою.

– Спасибо! – горячо поблагодарил Петрус, пожав другу руки.

– Теперь поговорим как мужчины. Что случилось, Петрус? – спросил Сальватор.

– Прочтите! – предложил тот, протягивая другу смятое и залитое слезами письмо.

Сальватор взял его в руки и развернул, не сводя с Петруса глаз. Потом перевел взгляд – с молодого человека на письмо и прочел:

«Княжне Регине де Ламот-Гудан, графине Рапт Сударыня!

Один из преданнейших и почтительнейших слуг благородного и древнего рода Ламот-Гуданов нашел – благодаря случаю, в котором усматривается рука Провидения, – возможность оказать Вам анонимно самую значительную услугу, какую только человеческое существо в силах оказать себе подобному.