Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

На углу обсаженной деревьями улицы, тянувшейся вдоль фасада дворца, на каменной скамейке сидел в этот вечер под густой каштановой кроной господин преклонных лет; он опирался обеими руками на трость, а голову опустил на руки, в задумчивости глядя на дворец. Несмотря на то, что это был уже согбенный, больной старик, глаза его горели молодым огнем, в них будто отражалась страстная мысль.

Он так глубоко задумался, что не замечал на другой стороне площади еще одного господина. После того, как тот потолкался вместе с другими любопытными у дворцовой решетки, расспрашивая телохранителей, он направился прямо через площадь к скамейке с намерением передохнуть.

Это был молодой человек. У него было скуластое лицо, приплюснутый лоб, орлиный нос, а губы его кривились в язвительной усмешке. Идя к скамейке, он посмеивался, словно отвечая своим затаенным мыслям.

Шагах в трех от скамейки он заметил старика и отступил, разглядывая его искоса и пытаясь вспомнить его имя; он только боялся, как бы его пристальный взгляд не был превратно истолкован.

– Решили подышать свежим воздухом, сударь? – проговорил он, сделав резкое движение. Старик поднял голову.

– А-а, да это мой прославленный учитель! – воскликнул молодой человек.

– А вы – доктор? – отвечал старик.

– Позвольте мне присесть рядом с вами.

– Будьте любезны, сударь.

Старик подвинулся. Давая место вновь прибывшему.

– Кажется, король чувствует себя лучше: народ ликует, – заметил молодой человек и рассмеялся. Старик ничего не ответил.

– Сегодня целый день кареты катили из Парижа в Рюэй, – продолжал молодой человек, – а из Рюэйя – в Версаль… Графиня Дю Барри выйдет замуж за короля, как только он поправится.

И тут он рассмеялся громче прежнего.

Старик опять промолчал.

– Простите, что я смеюсь, – продолжал молодой человек, приходя в нервное возбуждение, – но каждый истинный француз любит своего короля, а мой король прекрасно себя чувствует.

– Не шутите такими вещами, сударь! – с мягкой укоризной проговорил старик. – Смерть человека – для кого-нибудь всегда несчастье, а смерть короля – почти всегда несчастье для его подданных.

– Даже смерть Людовика Пятнадцатого? – насмешливо спросил молодой человек. – О, дорогой учитель! И вы, мудрый философ, поддерживаете подобное заблуждение!.. Я знаю, что вы обожаете парадоксы и преуспели в них, однако не могу сказать, что этот ваш парадокс удачен…

Старик молча покачал головой.

– И потом, зачем нам думать о смерти короля? Кто о ней говорит? – продолжал молодой человек. – У короля – оспа, все мы знаем, что это такое; от него не отходят Борде и Ламартиньер, а они – хорошие доктора… Ручаюсь, что Людовик Возлюбленный выкарабкается, дорогой учитель. Правда, на этот раз французский народ не давится в церкви на девятидневном молебственном обете, как во времена его первой болезни… Итак, всему приходит конец.

– Молчите! – вздрогнув, прошептал старик. – Молчите! Вы говорите как человек, на которого в эту самую минуту Бог направил указующий перст…

Удивившись столь необычным речам, молодой человек взглянул на собеседника, не сводившего глаз с фасада королевского замка.

– Может быть, вы располагаете более определенными сведениями? – спросил он.

– Взгляните! – проговорил старик, указывая на одно из окон дворца. – Что вы там видите?

– Освещенное окно… Вон то?

– Да… Но как оно освещено?

– Свечой в фонарике.

– Совершенно верно.

– Ну и что же?

– Знаете ли вы, юноша, символ чего – пламя этой свечи?

– Нет, сударь.

– Это символ жизни короля.

Молодой человек пристально посмотрел на старика, словно желая убедиться, в своем ли он уме.

– Один из моих друзей, господин де Жюсье, – продолжал старик, – поставил там эту свечу – она будет гореть до тех пор, пока король жив.

– Так это условный сигнал?

– Да, сигнал, с которого наследник Людовика Пятнадцатого не сводит глаз, прячась за занавеской. Сигнал должен предупредить честолюбцев о той минуте, когда начнется их царствование, а бедному философу, каковым являюсь я, он возвестит о той минуте, когда Бог положит конец целой эпохе ценой жизни одного человека.

Теперь пришла очередь молодому человеку вздрогнуть, после чего он придвинулся к собеседнику.

– Хорошенько запомните эту ночь, молодой человек. Взгляните, какую она предвещает бурю… Я увижу зарю, которая придет ей на смену: я не настолько стар, чтобы не дожить до завтра. Но царствование, которое, возможно, начнется с зарею.., вы увидите его конец.., оно заключает в себе, подобно этой ночи, такие мрачные тайны, свидетелем которых вы явитесь, мне же не суждено их узнать, вот почему я не без любопытства слежу за дрожащим пламенем свечи, назначение которой я вам только что объяснив.

– Вы правы, – прошептал молодой человек. – Вы правы, учитель.

– Людовик Четырнадцатый правил семьдесят три года. Сколько же пробудет у власти Людовик Пятнадцатый?

– Ax! – вскричал молодой человек, показывая пальцем на окно, которое только что погрузилось во мрак.

– Король умер! – пробормотал старик, в ужасе вскочив на ноги.

Несколько минут оба молчали.

Вдруг карета, запряженная восьмеркой пущенных в галоп лошадей, вылетела из дворца. Впереди скакали два верховых с факелами в руках. В карете сидели дофин, Мария-Антуанетта и ее высочество Елизавета, сестра короля. Пламя факелов отбрасывало зловещий свет на их бледные лица. Карета промчалась мимо собеседников, шагах в десяти от скамейки.

– Да здравствует король Людовик Шестнадцатый! Да здравствует королева! – крикнул молодой человек пронзительным голосом, словно оскорбляя новых правителей, а не приветствуя их.

Дофин кивнул. Печальное и строгое лицо королевы мелькнуло в окне. Карета исчезла.

– Дорогой господин Руссо! – проговорил молодой человек. – Графиня Дю Барри овдовела.

– Завтра ее отправят в изгнание, – заметил старик. – Прощайте, господин Марат!..

Повод к войне (лат.)

«Отдать жизнь за правду» (лат.).

Lilia pedibus destrue – Растопчи лилии ногами (лат,).

Д'Эгийон означает «игла».