Джон Колльер - НА ПОЛПУТИ В АД

– Ну, на Стретфине вам свою избранницу не найти, – заверил его я. – Но все равно, почему бы нам туда не съездить? Резиновые сапоги нам дадут, старина Дэнни поможет с лодкой. Дойл даст продуктов на дорогу.

– Блестящая мысль, – обрадовался он.

– Отлично! – воскликнул я. – Завтра с утра и отправимся, если погода не подведет.

Погода не подвела. Васильковая поверхность воды разгладилась, присмирела, будто это был не океан, а запруда у мельницы. Вскоре мы подтащили к воде скрипучую старую посудину и погребли к острову, ни мало ни много – три мили. Раймер был в восторге.

– Ведь я, – говорил он, – бизнесмен, живу, можно сказать, в другом измерении, а тут я – прямо «Человек Арана»! {Документальный фильм (1934) Роберта Флаэрти (США) о рыбаках на острове у берегов Ирландии. Классика мирового кино.} Ба! Только посмотрите на эти скалы! А какая игра цвета! А птицы!

Птицы парили в воздухе. Голубые небеса вовсю гомонили и хлопали крыльями.

– Это еще что, – поддразнивал я спутника. – На берегу не такое увидите.

– Минутку, – попросил Раймер, неподвижно застыв на песке. – Хочу послушать, что мне нашептывает этот забытый богом островок. Я всегда был далек от поэзии, но в жизни не испытывал того, что испытываю сейчас: сам воздух, романтические ощущения словно объединились и что-то хотят мне передать. Кстати, а этот остров случайно не продают?

– Не думаю, – ответил я. – И даже точно знаю, что не продают.;– Обидно, – посетовал он. – Ну да бог с ним. Просто возникло такое странное чувство. Вам никогда не казалось, что всю вашу жизнь вам чего-то не хватало? Хочешь куда-то вырваться, разорвать путы, что накрепко держат тебя… Трудно передать. Ну что ж, вперед.

Мы пошли сквозь заросли папоротника и колокольчиков, с обеих сторон лежали яйца крячек. Обогнули утесы и оказались на более плоской стороне острова. Пока добрались, вполне созрели для обеда.

Мы уже заканчивали трапезу, как вдруг Раймер, глядя куда-то мне за спину, смолк на полуслове и стал пристально во что-то всматриваться.

– Что такое? – спросил я и обернулся.

– Матерь Божия! – воскликнул он. – Что это за птицы такие? И что они делают?

– А-а, это джентльмен про островных голубков, – объяснил старый Дэнни. – Да, диковинные птахи, это уж точно.

– Еще как точно, – согласился я. За спиной у меня в воздухе летали пять голубей, довольно близко друг от друга, четыре носились по кругу, ныряли к земле и снова выныривали в поднебесье, пятый же парил в воздухе, чуть помахивая крыльями, скорее как ястреб, а не голубь, и все время оставался в середине.

– Сейчас объясню, в чем тут штука, – сказал Дэнни. – Там, за возвышением, была когда-то старая ферма, стены и по сей день не развалились. Слышал я, что жена фермера была большая голубятница, и такие у нее голубки были, и сякие, и белые, и трубастые, и с волосатыми лапками, и те, что перекидываются в воздухе. А теперь фермер с женой померли, дом опустел, никакого хозяйства на острове нет, вот домашние птахи и перемешались, и слились с дикими голубями, что жили в этих краях, и частенько производят на свет белых либо таких, что по-диковинному летают.

– Очень по-диковинному, – заметил я. Раймер схватил меня за руку.

– Не думайте, что я спятил, – предупредил он, – но… но… я знаю все размеры. Это по моей части. Я ее не вижу, но… точно знаю… среди этих птах – танцующая голубка.

– Танцующая голубка? – переспросил Дэнни. – Что это за штука такая – танцующая голубка?

Я рассказал ему о всемирной выставке и венчающем ее символе мира и свободы.

– Это надо же, – протянул Дэнни. – А ну-ка, ваша честь, запустите в нее камешком, что подле вашей руки. Пусть, эта бесстыжая подлетит повыше.

– Не смейте! – вскрикнул Раймер. – Неужели у вас нет ничего святого?

– Да, ваша правда, – согласился Дэнни. – Вдруг она – какая-нибудь ангелица небесная – упаси господи от греха!

– Тридцать четыре до доли дюйма! – воскликнул Раймер.

– Тридцать четыре? – повторил я. – Что тридцать четыре?

– Бедра, – объяснил он. – Тридцать четыре… двадцать пять… тридцать пять… Господи, само совершенство!

– Слушайте, – сказал я. – По-моему, вы перегрелись. Кроме голубей, тут никого нет.

– Посмотрите, как они летят, – показал он. – Корсеты и пояса – это моя стихия. Любой размер определю на глаз. Я был на всемирной выставке. Танцующую голубку я узнаю с одного взгляда, друг мой, даже если она и не танцует! А эта – вон какая танцовщица! Какая прелесть! Какая конфетка! Господи, да это же сама танцующая Венера! Смотрите, они улетают!

– Точно! – подтвердил Дэнни. – Да еще выстроились, будто правительственный самолет сопровождают.

– Извините, пожалуйста. – Раймер встрепенулся. – Я этого так оставить не могу. Чтобы эта прекрасная дама-невидимка вот так улетела из моей жизни – ни за что.

С этими словами он подскочил и начал карабкаться за голубями, а те полетели еще быстрее. Застыв от удивления, мы увидели, как он споткнулся, упал, снова подхватился и со всех ног кинулся за улетающими птицами. Вскоре он исчез за маленьким кряжем.

– Когда-нибудь видали такое? – изумился Дэнни.

– Погоди, – остановил его я. – Он ведь может сорваться с утеса. Я побегу ему наперерез. А ты давай за ним, если он свернет в другую сторону.

Я поспешил к краю утеса, но Раймера нигде не было видно. Прождав довольно долго, я увидел, что снизу ко мне карабкается Дэнни.

– Лежит под скалой, бедняга, – сообщил он. – Совсем бездыханный, сердце еле бьется, а сам все бормочет свои цифры, будто святой отец молитву по четкам читает, да все что-то замеряет руками, будто рыбак какой, и плачет, как дитя малое. Что же это он, ваша честь, ума совсем лишился, или привиделось такое, чего и не представишь?

– Наверное, перегрелся на солнце, – предположил я. – Давай-ка отвезем его домой.

Осторожно ступая, мы спустились туда, где лежал Раймер. На него было жалко смотреть.

– Я все испортил, – сокрушался он. – Никакого подхода. Кинулся на нее как сумасшедший. Что она обо мне подумает!

– Поплыли домой, – сказал я.

В молчании мы погребли к большой земле. Когда вылезли на берег, он оглянулся на остров.

– Если бы она мне позволила! – В голосе его звучало неподдельное огорчение. – Хотя бы позволила объяснить!

– Идите к себе в номер, – сказал я, – и прилягте.

– Я и сам этого хочу, – признался он. – Ни на что другое сейчас не способен.

Он провел в номере весь день, и весь следующий, и следующий. На третий день я ненадолго отлучался. Вернувшись, спросил Дойла, все ли в порядке.

– Какой тут порядок, – сказал Дойл, – если он все причитает, как плакальщица над покойником. Я прислушался, стоя у основания лестницы.

– Ничего страшного, – успокоил я его, возвратившись. – Это он на свой манер песню перепевает: «Слиты воедино день и ночь». У этой песни хороший конец. Чувствую, он вот-вот очухается.