Василь Быков - Его батальон

– Я не согласен со снятием командира батальона.

– Вы? – удивился Гунько. – Кто вы такой?

– Я – уполномоченный штадива, майор ветеринарной службы Казьков.

«Вот как!» – совсем уже недоуменно подумал Волошин, который не рассчитывал тут ни на чье заступничество, и поступок этого ветеринара явился приятным для него утешением.

– Ну и что? – холодно бросил командир полка. – Ну и что, что вы уполномоченный? Командир батальона не обеспечил выполнение боевой задачи, вот я его и отстраняю от должности. Кстати, с ведома командира дивизии.

– Вы не правы! – резко сказал ветврач. – Я находился в батальоне и видел все своими глазами. Командир батальона действовал правильно.

– Много вы понимаете! – сказал командир полка. – Здесь я хозяин, и я принимаю решения. Вот со своим заместителем. Маркин!

– Я, товарищ майор!

– Вызывайте командиров подразделений, ставьте задачу.

– Есть вызывать командиров подразделений! – как эхо, повторил Маркин, и этот его послушный ответ вернул Волошину ощущение неотвратимой реальности. В одночасье и со всей отчетливостью он понял, что вот сейчас стараниями этого исполнительного Маркина будет окончательно погублен его батальон. И, чтобы воспрепятствовать этому, он ухватился за последний свой аргумент, других у него не осталось.

– А снаряды для батареи нам выделены? Батарея сидит без снарядов, кто подавит их пулеметы? – зло заговорил он, с нескрываемой неприязнью глядя в глаза командира полка.

– Снаряды я вам не рожу! – сказал тот. – Пусть их лучше поищет у себя командир батареи.

– Батарея – не снарядный завод, – твердо сказал сзади Иванов. – Все, что было, я уже израсходовал.

– Так уж и все?

– До последнего снаряда. Можете проверить.

Наступила тягостная пауза, командир полка растерянно поглядел по сторонам, но тут же быстро нашелся:

– Раз нет снарядов, значит, по-пластунски! По-пластунски сблизиться с противником и гранатами забросать траншею. Поняли?

– Так точно, – с готовностью, хотя и без подъема, повторил Маркин.

– Гранаты у бойцов есть?

– Есть.

– Товарищ комполка, – снова заворошился в траншее ветврач. – Под таким огнем невозможно даже и ползком. Я видел...

– Мне наплевать, что вы видели! – вскипел Гунько. – Вы не затем присланы в полк, чтобы мешать выполнению боевой задачи.

– Я прислан контролировать ее выполнение, – озлился и ветврач. – И я доложу командиру дивизии. Вы неправильно ставите задачу...

– Не вам меня учить, товарищ ветврач. Маркин! Всех в цепь! Командир батареи, приказываю ни на шаг не отставать от командира батальона. Пулеметы... Где пулеметы ДШК?

– Здесь. На своих позициях, – оглянулся Маркин.

– Пулеметы – вперед! Всему батальону ползком вперед! Поняли? Только вперед!

– Понял, товарищ майор, – отвечал издали Маркин, и до Волошина все с более очевидной ясностью стал доходить роковой смысл происходящего в этой траншее. Представив, какой груз ложится на бывшего его начштаба, он неприятно поежился – вряд ли Маркин с ним справится. Но теперь это его не касалось, он перестал быть командиром батальона и ни за что не отвечал больше. Он стал тут посторонним.

– Позвольте я доложу командиру дивизии, – не унимался ветврач. – Я прошу не начинать атаки до моего доклада комдиву.

– Это не ваше дело, – сказал командир полка и спросил, полуобернувшись к Волошину: – Командиры рот на местах?

– Кроме командира восьмой, который убит, – мрачно сказал Волошин. – И в роте не осталось ни одного среднего командира.

– А тут где-то Круглев был, – вспомнил замполит.

– Я здесь, товарищ майор, – послышалось издали, от входа в блиндаж.

– Вот он временно и заменит комроты, – решил Миненко.

– Круглов, принимайте роту. И батальон – вперед! – повысил голос командир полка, суровым взглядом поедая Маркина, который озабоченно поежился в траншейке.

– Есть!

Явно довольный собой и своей распорядительностью, командир полка сноровисто выскочил из траншеи, за ним вылезли остальные. По одному они перебежали открытый участок поля и скрылись в гривке кустарника. Штабисты тоже ушли, и последним с некоторой нерешительностью выбрался из траншеи ветврач. Он был озабочен и, ни с кем не простившись, побрел следом за всеми.

В траншее стало свободнее. Маркин в ожидании прихода Кизевича и Ярощука упорно молчал, придавленный грузом свалившейся на него обязанности. Иванов тихо переговаривался с огневой позицией, выясняя количество оставшихся там огурчиков. По его подсчетам, их должно было быть на шесть штук больше, чем докладывал старший на батарее.

– Маркин! – сказал Волошин, утратив всякую официальность по отношению к своему преемнику. – Вы не очень старайтесь!

Маркин недоуменно пожал плечами.

– Я – что? Приказ! Слыхали?

– Приказ приказом. Но не очень старайтесь. Поняли?

Маркин не ответил. Кажется, он ничего не понял из намеков Волошина, и тот объяснять не стал, тем более что с тыла к траншее уже бежал Ярощук, скоро должен был подойти Кизевич. Стараясь сохранить остатки спокойствия, Волошин протиснулся за его спиной и влез в опустевший блиндаж.

В траншее он был уже лишний.

В блиндаже он сел на солому и откинулся спиной к стене. Коварная фронтовая судьба, думал он, как привыкнуть к твоим неожиданностям? Только вчера его поздравляли с наградой, а сегодня он уже отстранен от командования. Он больше не командир батальона, все его планы насмарку, теперь здесь командуют другие. Он никогда не чувствовал себя честолюбцем и теперь всеми силами пытался сохранить выдержку, но это ему не удавалось. Было обидно. Может, в другой обстановке он бы даже вздохнул с облегчением, избавленный от гнетущего бремени ответственности, но теперь он вздохнуть не мог. Даже если он никогда не вернется к своему батальону и будет начисто отрешен от его судьбы, он не мог так просто и вдруг выбросить из своей души эту сотню людей. Только с ними он мог оставаться собой, командиром и человеком, без них он терял в себе все.

Затаившись в блиндаже, Волошин отчетливо слышал звучавшие в десяти шагах от него разговоры и с ноющим сердцем ждал той минуты, когда его отсутствие будет наконец замечено. Наверно, кто-то должен спросить о нем, удивиться, и он со смешанным чувством подумал, как бы его отстранение не вызвало протеста среди его подчиненных. Все-таки он старался быть хорошим для них командиром и, наверно, пострадал из-за этого. Но прибежал Ярощук, притащился измотанный, злой Кизевич, еще кто-то, позвали из цепи Круглова, и только когда Маркин принялся излагать план повторной атаки, из-за бруствера послышался голос Кизевича:

– А комбат где? Ранен, что ли?

Маркин замолк, и Круглов тихо объяснил командиру девятой: