Кен Кизи - Порою нестерпимо хочется...

– Шесть дней, туда и обратно? Ли, черт побери, что случилось? Где ты?

– Минуточку…

– Ты действительно на автобусной станции, без дураков?

– Минуточку… – Я приоткрыл дверь будки и выставил трубку на улицу, заполненную шумом моторов прибывающих и отправляющихся автобусов. – Ну что? – прокричал я в трубку. Голова была легкой и странно кружилась; смесь барбитурата и амфетамина действовала опьяняюще, и одновременно меня трясло как в лихорадке – перед глазами все плыло. – И когда я говорю «дом», Питере, дружище, – я снова закрыл дверь будки и сел на поставленную на попа сумку, – я не имею в виду нашу академическую помойку, на которой мы прожили последние восемь месяцев и которая в данный момент проветривается, как ты увидишь, когда доберешься до нее, но я имею в виду настоящий дом! Западное побережье! Орегон!

Он помолчал, а потом с подозрением спросил:

– Зачем?

– Искать свои корни, – весело ответил я, стараясь рассеять его подозрения. – Раздуть огонь на старом пепелище, питаться откормленными бычками.

– Ли, что случилось? – терпеливо и уже без всяких подозрений спросил Питере. – Ты сошел с ума? То есть, я хочу спросить, в чем дело?

– Ну, во-первых, я сбрил бороду…

– Ли! Прекрати нести чушь… – Несмотря на мои попытки обратить все в шутку, он начинал сердиться, – а это было то, чего я больше всего хотел избежать. – Ответь мне на один вопрос – зачем?!

Это была не та реакция, на которую я надеялся. Далеко не та.

Меня огорчило и выбило из колеи то, что он так взвился, когда я был так спокоен. В тот момент меня очень удивила столь несвойственная ему требовательность (только позднее я понял, каким неестественным голосом я с ним разговаривал), и я счел просто возмутительным такое бессовестное попрание негласных правил наших взаимоотношений. А таковые у нас были. Мы пришли к соглашению, что в любой паре должна быть создана взаимно совместимая система, в пределах которой и поддерживаются отношения, в противном случае они разрушаются, как Вавилонская башня. Жена должна исполнять роль жены – верной или неверной – и не менять свое амплуа, пока рядом с ней муж. В отношениях со своим любовником она может играть совсем другую роль, но дома, в ситуации Муж-Жена, она должна оставаться в рамках своей роли. В противном случае мы будем блуждать в потемках, не умея отличить своих от чужих. И за восемь месяцев нашей совместной жизни, а также за всю многолетнюю дружбу между мной и этим домашним негром со впалыми щеками установились четкие границы, в пределах которых мы уютно общались: он играл роль спокойного, медлительного и благоразумного дядюшки Римуса, а я – интеллектуального денди. И в этих рамках, скрываясь за нашими притворными масками, мы могли безбоязненно пускаться в откровения и в наших разговорах делиться самыми сокровенными чувствами, ничуть не опасаясь нежелательных последствий. Лично я предпочитал, чтобы, невзирая на новые обстоятельства, все так и оставалось, и потому предпринял еще одну попытку.

– Сады одарят меня яблоками; воздух благоухает теплой мятой и ежевикой – да что говорить, я слышу зов родины. Кроме того, у меня там остался должок.

– О Боже!.. – Он попытался возражать, но я, не обращая внимания, продолжил – теперь меня уже было не остановить:

– Нет, послушай: я получил открытку. Позволь, я воссоздам для тебя всю картину, конечно немного в сжатом виде, так как скоро начнется посадка на мой автобус. Нет, слушай, получилась действительно восхитительная по законченности виньетка: я возвращаюсь после прогулки по берегу – до Моны и обратно; к ней я не заходил – там была ее чертова сестрица; ну, в общем, я прихожу после прогулки, которая всегда для меня означала своего рода «быть или не быть», и, решительно откашлявшись, наконец принимаю решение «оказать сопротивление и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними».

– Хорошо, Ли, продолжай. Но что ты…

– Ты слушай. Выслушай меня. – Я нервно затягиваюсь сигаретой. – Твои реплики только нарушают размер.

Поблизости раздается механический дребезжащий звук. Какой-то пухлый Том Сойер включил рядом с моей плексигласовой будкой игральный автомат – в истерическом подсчете астрономических цифр, выскакивая со скоростью автоматной очереди, замигали лампочки. Я увеличил обороты.

– Я вошел в наш аккуратнейший бардак. Дело было около полудня, чуть раньше. В квартире холод, так как ты снова оставил открытой эту чертову дверь в гараж…

– Черт возьми, если бы я не впустил немного прохладного воздуха, ты бы вообще никогда не вылез из кровати. Так какое ты принял решение? Что это значит – ты принял решение?

– Тесс. Слушай внимательно. Я закрываю дверь и запираю ее на замок. Мокрым кухонным полотенцем затыкаю щель под дверью. Проверяю все окна, затаенно и не спеша двигаюсь по плану. Затем отворачиваю все краны у газовых обогревателей – нет, подожди, ты слушай, – включаю все горелки на этой жуткой засаленной плите, которую ты оставил… вспоминаю, что в водогрее остался огонь… возвращаюсь, набожно склоняюсь к окошечку, чтобы задуть его (пламя символично горит из трех форсунок, образуя огненный крест. Моя невозмутимость заслуживает аплодисментов: я задержал дыхание. «Есть Божий замысел в картине… та-та-та нашего конца»). Затем, удовлетворенный сделанным, я снимаю ботинки, – обрати внимание: джентльмен до последней минуты, – залезаю в постель и жду наступления благословенного сна. «Какие сны в том смертном сне приснятся?» Потом. Я решаю закурить – даже безумный датский принц не отказал бы себе в последней сигарете, я имею в виду, если бы этот трусливый слюнтяй обладал моим мужеством и имел сигареты. И именно в этот момент – заметь, как точно выбрано время! – в маленьком окошечке, ну знаешь, над щелью для почты, появляется призрачная рука и роняет свое послание, зовущее меня домой… И в тот самый миг, когда открытка планирует на пол, я щелкаю зажигалкой, и все стекла в доме разлетаются вдребезги.

Я помолчал. Питере не издал ни звука, пока я затягивался еще раз.

– Вот так. Как всегда – очередное фиаско. Но на этот раз с довольно удачным исходом, тебе не кажется? Я ничуть не пострадал. Разве что немного обгорел – ни бороды, ни бровей, – но невелика потеря. Да, часы остановились; хотя, дай-ка посмотреть, ну вот, снова идут. Бедный почтальон, правда, пересчитал все ступени и угодил в куст гортензий. Боюсь, когда ты вернешься домой, его труп уже объедят чайки, но ты сможешь его опознать по почтовой сумке и форменной фуражке. Ну все, тут рядом с моей будкой ревет совершенно озверевший автомат, так что я тебя все равно не слышу. Ты просто выслушай меня до конца. Несколько минут я пребывал в довольно неприятном состоянии, пытаясь понять, почему я не умер, потом встал и подошел к двери. А, да! Я вспомнил: первое, что пришло мне в голову после взрыва, – «Ну и дунул же ты, Леланд!» – мило, не правда ли? Я поднял открытку и с возрастающим недоумением принялся расшифровывать карандашные каракули. Что? Открытка из дома? Зовут вернуться и помочь? Как своевременно, учитывая, что последние три месяца я прожил на иждивении своего трудолюбивого соседа… И тогда, слышишь, я услышал тот самый голос. «БЕРЕГИСЬ!» – прогудел он со зверской безапелляционностью нахлынувшей паники. «БЕРЕГИСЬ! СЕКИ СЗАДИ!» Я говорил тебе об этом голосе. Мой старый добрый приятель, старейший из всего моего ментального директората, справедливый судья всех моих душевных раздоров – его легко отличить от остальных членов правления – помнишь? – по громкому и непререкаемому голосу. «Берегись! – орет он. – Секи сзади!» Я резко оборачиваюсь, и – ничего. Еще раз – пусто, еще, все скорее и скорее – голова начинает кружиться, в глазах мелькают черные точки, но все безрезультатно. А знаешь почему, Питере? Потому что, как бы быстро ты ни поворачивался, тебе никогда не удастся отразить нападение сзади.