Владимир Солоухин - Григоровы острова (Заметки о зимнем ужении рыбы)

Но все же самое большое удовольствие, когда попадешь на стаю мерных, тяжелых окуней, и чувствуешь, что стая устойчивая, и начнешь беспрерывно таскать одного за другим.

К часу дня клев стал затихать и вовсе прекратился. Мы начали ходить с места на место в поисках добычливых лунок. Поглядев вдаль, можно было заметить, что и другие рыбаки там, в своей дали, тоже меняют лунки.

– Ходит рыбак, – резюмировал Саша, – клев прекратился.

Саша, увидав, что какой-нибудь рыбак, даже и вдалеке от нас, энергично работает руками, тотчас бежал туда, чтобы «немедленно обрубить». У него вообще принцип – где рыбак, там и рыба. Он любит прилипать к куче, занимая там самую ловкую лунку.

Я пошел искать удачи вдоль бережка и вдруг заметил в одном месте, что вроде как ручеек впадает в водоем. Все подо льдом и под снегом. Может быть, просто сухая канава, но, может, и ручеек. Немедленно я прорубил лунку в трех метрах от устья предполагаемого ручейка.

В это время на льду произошло заметное событие. Появилась новая группа рыбаков. Впереди шел молодой человек в белом военном полушубке и нес пешню и ящик; сзади шел молодой человек в белом полушубке и нес чемодан (скорее всего, с провиантом); между ними шел пожилой человек в новой похрустывающей канадской шубе. Он нес удочку. Группа расположилась метрах в пятидесяти от меня. Молодой человек с пешней прорубил лунку, другой молодой бросился шумовкой вычерпывать лед. Потом я потерял из виду своих соседей, ибо у меня вдруг пошел беспрерывный мерный окунь.

Очнулся я оттого, что молодой человек в белом полушубке, запыхавшись, прибежал ко мне.

– Скажите, пожалуйста (самая вежливая интонация), на какую мормышку вы ловите?

Я показал. Молодой человек убежал. Некоторое время у соседей царила сосредоточенность. Перевязывали мормышки. Через четверть часа молодой человек в белом полушубке прибежал снова.

– Скажите, а сколько мотылей вы насаживаете на крючок?

– А вы?

– Изощряемся. Насаживаем одного мотыля – и того колечком, то есть за голову и за хвостик.

– Ну а я насаживаю сразу по четыре мотыля, и всех за голову.

Еще через четверть часа (около моей лунки яркими красками горела груда окуней) прибежали оба молодых человека в полушубках.

– Скажите, а где берет: со дна, с полводы, а может быть, у самого льда? Так ведь тоже бывает. Говорят, что водяные жучки примерзают ко льду и вот окунь поднимается со дна и отщипывает, буквально отгрызает от льда этих жучков.

Я признался, что берет на разной глубине, но преимущественно на четверть от грунта.

– А мы уж и так и сяк, и на шевеление в грунте…

Мне тоже захотелось пошевелить мормышкой в грунте, хоть и не было в этом нужды при таком-то клеве. Вот мой «клопик» улегся в тонкую пленочку ила, вот я его сейчас с боку на бок… Вот немного приподниму… Однако отчего же не поднимается? Зацеп? Жаль. Хорошая была мормышка. Нет, вроде прошло. Скорее всего, зацепился за тяжелую гнилушку, и вот гнилушка отделилась от дна, выдержала бы только леска.

Началось все с половины воды: и леску, и удочку, и мою руку вместе с ними потянуло вниз так, что рука окунулась в лунку и я едва не отпустил удочку. Бессознательно я удерживаю удочку посередине лунки, чтобы ни в коем случае она, натянутая до предела, не чиркнула по кромке льда. Секунды две отдыхали и я, и окунь. Потом я стал его тихонечко поднимать, потом все повторилось: до половины воды супротивник шел как чурка, в нужном месте уперся, остановил мою руку и уверенно притянул ее к самому льду.

Надо бы кричать сразу, но я онемел от счастья. Раз пятнадцать мы играли, кто кого перетянет. С каждым разом мне удавалось подтянуть добычу все ближе и ближе к лунке. Когда наконец я подтянул ее совсем, выяснилось, что рыба в лунку не пролезает. Вот тут-то я закричал.

Оглянувшись, я не увидел никого поблизости от себя, кроме человека в канадской шубе. Его подручные в белых полушубках, как на грех, куда-то отлучились в это время.

– Эй, товарищ! – закричал я. – У меня окунь в лунку не пролезает. Помогите!

Скорее всего, человек, страдающий от бесклевья, принял мои слова за насмешку, во всяком случае, он поглядел в мою сторону и снова уткнулся в лунку. Что со мной случилось, не знаю. Наверное, это от сознания, что такое в жизни больше не повторится. Но я вдруг закричал и заругался благим матом.

Смотрю, и нелегко ему в канадской шубе, при полноте, при возрасте, а бежит, запыхался.

– Ну что у вас, что-нибудь серьезное?

– Надо расширить лунку, только осторожнее, не ударьте по леске.

Работа была не из простых. Второпях, в азарте, в горячке. Леску, в сущности, не видать, она сливается со льдом и водой. В лунке после первых ударов пешней образовалось ледяное крошево.

В это время и Саша прибежал на шум. Он сразу понял, что происходит.

– Дай подержаться, дай подержаться, – умоляющим голосом просил он. Сладко было бы ему послушать хоть одну секунду, как ходит на удочке большая рыба. Но я и сам ни за что не мог бы выпустить удочку из рук.

– Тихонечко поднимай, вводи его в лунку, а я поддержу шумовкой.

Саша погрузил шумовку в лунку и отрезал окуню путь в родную стихию, если бы даже в последний момент и не выдержала леска. Вместе с крошевом льда под шумовкой Саша выворотил рыбину на снег. И тут нам самим не поверилось, что такая рыба могла попасться на столь хрупкое и примитивное сооружение, как моя зимняя удочка.

Сосед, пришедший ко мне на помощь, радовался больше меня, как будто именно он поймал окуня и больше уж ему ничего не нужно.

– А знаешь ли ты, кто это? – спросил меня потом молодой человек в полушубке, придя посмотреть добычу.

– Откуда мне знать?

– Маршал Н.

– Быть не может! Ах, какая неловкость, я ведь его, кажется, того… по-русски…

– Ну ладно, рыбаки все равны. Главное, что он доволен.

По обратному пути на остров только и разговоров было, что о моей удаче. Спорили, между прочим, сколько он потянет. Я говорил, что в нем будет не меньше полутора килограммов. Саша давал на триста граммов меньше. Борис Петрович убеждал нас, что это самый типичный килограммовый окунь. Володя шел молча и ухмылялся.

Вскоре к нам присоединились местные рыбаки, разговор принял другое, интересное, я бы даже сказал, необыкновенное направление. То есть направление-то, может быть, и обыкновенное, но вещи говорились при этом удивительные.

Местные рыбаки, узнав в Борисе Петровиче своего знакомого, во всяком случае, тоже местного, стали спрашивать, где мы ловили.

– Да ведь что, – отвечал им Борис Петрович, – сначала мы попробовали у собора, потом перешли на угол Главной улицы и Базарной, а потом уж сидели возле женской гимназии.

– Ну, а этого где он выворотил?

– Этого там, далеко, ближе к городской тюрьме.