Грант Матевосян - Мы и наши горы

Но вместо тех, о которых было сказано: «Хе-хе-хе… Слышишь, пусть с Махно потягаются», в Антарамеч явился всё тот же лейтенант Акопян.

— Иди, иди к нам, — позвал его со своей скалы старый пасечник.

Но лейтенант не услышал пасечника, пошёл прямо в сельсовет. Он возмущён: этот ваш Аршалуйс наплёл бог знает что, сказал начальнику, будто бы он, Акопян, взяточник, будто бы он тоже резал быка. Начальник говорит: «Акопян, чистая совесть у тебя — докажи». — «Товарищ майор, никакого быка я не резал, и не было там воровства, я не знаю, что там у них было, но только не воровство». — «Значит, вы не резали быка, лейтенант Акопян?» — «Да кто это всё выдумал, никакого быка я не резал…» — «Ну, наверное, кого-нибудь да зарезали… Что это за пьяный протокол ты мне представил? Ты хоть сам-то читал его? Лейтенант Акопян, докажи, что ты лейтенант».

— Вот такие дела, — лейтенант притушил ногой окурок. — Я докажу, что я лейтенант. Вызовите сюда Ишхана, — сказал он председателю сельсовета. — Я жду.

…Нет, нет, пожалуйста, не беспокойтесь, лейтенант не голоден, когда он проголодается, в сельмаге что-нибудь найдётся, а у лейтенанта есть деньги, если желаете, может даже вас угостить… И вообще лучше будет, если вы оставите его в покое… Ах, вы недовольны? Ничего не поделаешь, насколько лейтенанту известно, нигде ещё не сказано, что преступление не влечёт за собой наказания.

Ну и ну!

— Добро пожаловали, — сказал Ишхан, заходя в помещение сельсовета.

— Садись.

— Ничего, не из стыдливых, сядем, — ответил Ишхан, делая вид, что не замечает повелительной нотки в голосе лейтенанта. — Слушай, председатель, а ты свой кабинет прямо по-министерски обставил… Какие стулья, скажи пожалуйста! Из Дилижана привёз? Нет, наверное, где уж Дилижану…

— Может, в селе вас ждут дела? — спросил лейтенант у председателя сельсовета.

— Ждут, — насупился председатель и вышел из кабинета.

— Послушай, а мы… — начал было Ишхан.

— Отвечай только на вопросы, — оборвал его лейтенант.

— Ого, кажется, мы имеем дело с властями.

— Я вызвал тебя по поводу кражи, Ишхан.

Ишхану понравилось, что лейтенант назвал его по имени. Он было заулыбался, но тут же опомнился:

— Какой кражи?

— Кражи овец.

— Зря вы обижаете меня, товарищ лейтенант.

— Ты сам себя обидел.

— Я себя не обижу, я себе не враг.

— Ты совершил кражу.

— Я, товарищ лейтенант, не вор, чтобы кражи совершать.

— Ты зарезал ревазовских овец.

— Был такой случай.

— Значит, ты вор.

— Не обижай человека, товарищ лейтенант.

— А о чём же ты думал, когда чужую скотину резал?

— Ты же сам знаешь, товарищ лейтенант, сначала овцы, правда, были чужие, но потом объявился хозяин, мы с ним потолковали, и всё уладилось. Дело прошлое.

— Дело только начинается, Ишхан, — погрустнел лейтенант.

— Всё в ваших руках, товарищ лейтенант, не захотите — не начнётся.

— Не от моего желания это зависит, Ишхан, существует закон.

И опять понравилось Ишхану, что лейтенант называет его по имени.

— Закон в твоих руках, товарищ Акопян.

От этих слов лейтенант умилился, но в следующую же минуту подумал, что как раз под внушением подобных чувств и составляются порой «пьяные протоколы», и тогда, строго-настрого запретив себе считаться с разными там душевными тонкостями, он ответил:

— Нет, это мы в руках закона, дорогой Ишхан, когда-нибудь я уйду из жизни и ты уйдёшь, а закон останется. Закон всегда будет. Совершил преступление? Неси наказание. А как же ты думаешь? И тот, кто придумал закон, он тоже в руках закона. Закон выше всего.

Речь получилась гладкая, лейтенант, явно довольный даже звучанием собственного голоса, почувствовал себя многоопытным мужем, и Ишхан показался ему неразумным ребёнком, которому всё надо объяснять.

— Ясно тебе, Антонян Ишхан?

Некоторое время они сидели молча: оба думали о том, что сказал лейтенант. Наконец Ишхан проговорил со вздохом:

— Что ж, видать, и твоё дело трудное, товарищ лейтенант.

— Значит, не один ты был?

— Не один.

— Кто же был с тобой?

Ишхан жалко улыбнулся.

— Все.

— Кто это — все?

— Все… — Ишхан стал раскачиваться на стуле взад-вперёд (сказать — не сказать?) и вдруг заметил на лбу у лейтенанта шрам; шрам напомнил ему лысую голову дядюшки Степана, и сходство это сделало лейтенанта Акопяна в глазах Ишхана таким же, как все, человеком. — По именам не стану называть, товарищ лейтенант. Напиши, Ишхан зарезал овец и вместе с друзьями съел их.

— Но давай постараемся понять друг друга, Ишхан.

— Да ведь нельзя имена называть, товарищ лейтенант.

— Не бойся, я в хороших отношениях с судьёй, ничего с вами не сделают.

— Э, раз уж до судьи дошло… Нет, по именам никого не назову. Я зарезал, ребята ели. Я сам тоже ел. И Реваз ел — все ели.

— Но ведь у каждого из ребят есть имя, не так ли?

— Есть, конечно, только зачем тебе имена?.. Не слыхал разве поговорку, — решил схитрить Ишхан: — «Слово чабана — слово; сказал чабан: не назову имён, значит не назовёт».

— Назовёт, назовёт.

— Не назовёт, товарищ лейтенант.

— Назовёт.

— А поговорка что говорит?

— Поговорку ты сам выдумал, Ишхан.

— Ха-ха-ха… Догадался, значит? Я думал, не смекнёшь. Хороший ты человек, товарищ лейтенант, честное слово. Сразу понял, что я сам выдумал… — Ишхан ещё немного посмеялся. — Ах, товарищ лейтенант, товарищ лейтенант… Ну, оставим эти имена в покое, очень тебя прошу, товарищ лейтенант.

— Не темни, Ишхан.

— Я не темню, товарищ Акопян, я тебе прямо, по-человечески говорю, что имён не назову.

— Назовёшь.

— Ну, если ты заставишь, придётся, конечно, но ты лучше не заставляй.

— Я не заставляю. Ты скажешь по своей воле.

— А моя воля такая — не говорить имён.

— Скажешь, Ишхан, скажешь, по своей воле и скажешь.

— Ты от меня имён не дождёшься…

Ишхан понимал, что таким образом он только чуть оттягивает ту минуту, когда вынужден будет назвать имена, он знал, что ещё немного, и лейтенант прервёт этот дружеский тон, и тогда он, Ишхан, сдастся.

— Ишхан, — лейтенант закурил сигарету и поднялся из-за письменного стола, — имена и фамилии. Ишхан!

— Прошу тебя, товарищ лейтенант, не заставляй…

Несколько лет назад, в сорок восьмом или сорок девятом, пропала лошадь нашего Авага. Все думали, что лошадь не пропала — пасётся где-нибудь в лесу и вот-вот явится. Но на следующий день пропала ещё одна лошадь — жеребец председателя. И не успели подивиться и обсудить как следует эти исчезновения, пропал буйвол тётушки Эрикназ, а через два дня гетамечское стадо убавилось на пятьдесят овец. А через месяц разнёсся слух — всё это дело рук знаменитого вора по имени Мко, недавно отбывшего четвёртый срок в тюрьме.