Томас Майн Рид - Бандолеро, или Свадьба в горах

Меня не останавливали ни опасность на улицах, ни строгий приказ держаться от них подальше. За один взгляд той, которой отдал свой шнурок от сабли, я отказался бы от всего жалованья; и чтобы получить этот взгляд, я ежедневно рисковал своим жалованьем и должностью.

И все напрасно. Мерседес я больше не видел.

Неопределенность скоро превратилась в пытку: больше я не мог выносить ее. И решил попытаться связаться с девушкой.

Счастливы влюбленные, потому что могут передать свои мысли бумаге! Я решил написать письмо и адресовать его «донье Мерседес Вилла-Сеньор».

Передать ей это письмо – проблема гораздо более трудная.

В доме есть слуги-мужчины; они постоянно заходят и выходят через большие ворота. Кто из них не выдаст меня?

Вскоре я сосредоточил свое внимание на кучере – высоком малом в бархатных брюках; я видел, как он выводит сытых лошадей и запрягает их в карету. В его внешности было достаточно от « пикаро » (плут, пройдоха), чтобы я был уверен, что сумею его подкупить.

Я решил испытать его. Если дублон окажется досточной платой, мое письмо будет доставлено.

В своих вечерних прогулках, часто затягивавшихся до ночи, я заметил, что этот слуга выходит; выполнив свою дневную работу, он, по-видимому, получал разрешение отправиться в пулькерию (лавку, где продают пульке). Я решил подстеречь его в пути во время одной из его вечерних вылазок.

В тот день, когда я написал письмо, дежурным офицером оказался мой друг. Это не было случайностью: я специально выбрал именно этот день. Поэтому мне нетрудно было узнать пароль и отзыв; закутавшись в теплый плащ – не для защиты от холода, а чтобы скрыть свой мундир, я отправился навстречу приключениям.

Ночь была подходящая, черная, как смоль; все небо затянулось густыми грозовыми тучами.

Было еще не настолько поздно, чтобы горожане исчезли с улиц. Их было сотни, они прогуливались взад и вперед, все местные жители, в большинстве мужчины низших сословий; среди них большое количество леперос (мошенники).

Не видно было ни одного солдата; только время от времени попадался часовой на посту: его присутствие свидетельствовало, что поблизости расположена казарма.

Выполняя строгий приказ, все наши солдаты находились в казармах. Не было даже обычных групп полупьяных мужчин в мундирах. Страх перед неожиданным нападением и смертью оказался сильней склонности к выпивке, даже в тех частях, которые состояли исключительно из соплеменников святого Патрика (То есть ирландцев, склонных к выпивке. Святой Патрик – покровитель Ирландии. – Прим. перев.)

Чужак, оказавшийся на улицах, даже не заподозрил бы, что город занят американцами. Никаких признаков оккупации. Казалось, городом владеют побланос.

Жители были шумливы и веселы – под влиянием пульке ; постоянно вспыхивали перебранки. Леперос , больше не опасающиеся своих властей, старались воспользоваться свободой необычных обстоятельств.

Несколько раз ко мне грубо приставали; не потому, что на мне американский мундир, а из-за моего плаща: меня принимали за аристократа.

Но это было еще ничего: оскорбления только словесные и сделанные в грубо насмешливом стиле. Если бы узнали, кто я такой, насмешками не ограничились бы.

Я очень скоро это понял и убедился, что участвую в опрометчивом и опасном предприятии.

Однако не такое у меня дело, чтобы я мог отступиться; даже если опасность будет в десять раз больше.

Я продолжал идти вперед, придерживая плащ, чтобы он не распахнулся.

Мне повезло в том, что я догадался прикрыть голову мексиканским сомбреро вместо своей форменной шляпы; а что касается золотых полосок на брюках, то такие же носят мексиканские маджо (франты).

Минут через двадцать я оказался на Калле дель Обиспо.

По сравнению с другими улицами эта казалась пустынной. В свете тусклых масляных ламп, развешанных на большом удалении друг от друга, видны были два или три прохожих.

Одна из ламп горела как раз перед домом Вилла-Сеньор. Не раз служила она мне маяком, помогла и сейчас.

По другую сторону улицы находился еще один большой дом с портиком. В тени этого портика я занял позицию и стал ждать появления кучера.

Хотя я примерно знал, в какое время кучер направляется в пулькерию, на этот раз я рассчитал время неточно.

Минут двадцать стоял я, сжимая в руке биллетиту (любовную записку), с дублоном в кармане; и то и другое готово было перейти в руки кучера. Но он не показывался.

Дом поднимался на три этажа, его стены производили внушительное впечатление. Большие, похожие на тюремные ворота, покрытые выпуклостями, как кожа носорога, закрыты. В сторожке темно; и ни одного луча света за оконными жалюзи.

Если бы я не знал, что в мексиканских домах многие помещения не имеют окон на улицу, я мог бы подумать, что каса (дом) Вилла-Сеньор необитаем или что его обитатели уже легли спать. Но последнее маловероятно: еще всего без двадцати десять.

Что с моим кучером? Обычно он выходил в половине десятого; я нахожусь здесь с четверти десятого. Должно быть, что-то задержало его внутри: приводит в порядок упряжь или чистит лошадей?

Эта мысль помогла мне терпеливо ждать; я продолжал прохаживаться взад и вперед под портиком противоположного дома.

Десять часов! Звонкие колокола собора отбивали десять. Их звон подхватили другие колокольни, которых так много в городе Ангелов; ночной воздух звенел от мелодичной музыки металла колоколов.

Чтобы убить время – и еще одну птицу тем же камнем, – я достал часы, собирась подвести их. Я знал, что это не самый точный из хронометров. Масляная лампа позволила мне отметить положение стрелок. Однако полутьма вызвала промедление; и я, должно быть, занимался этим делом несколько минут.

Вернув часы в кармашек, я снова посмотрел на вход в дом дона Эусебио – калитку в больших воротах, через которую должен был выйти кучер.

Калитка была по-прежнему закрыта; но, к моему удивлению, возле нее стоял человек! Он или кто-то другой?

Никакого звука я не слышал: ни топота обуви, ни срипа петель. Это не может быть кучер.

Скоро я убедился в этом; человек ничем не походил на кучера.

Мой визави на противоположной стороне улицы, подобно мне, был закутан в плащ; на голове у него было черное сомбреро.

Несмотря на маскировку и тусклый свет масляной лампы, его невозможно принять за другого слугу, торговца или леперо. Манеры и осанка, хорошо сложенная фигура, видневшаяся под складками плаща, прежде всего черты красивого лица – все говорило, что это « кавалеро ».

Внешне это мужчина примерно моего возраста, лет двадцати пяти, не больше. В остальных отношениях он может иметь передо мной преимущество: глядя на его лицо, тускло освещенное лампой, я подумал, что никогда не видел такого красивого мужчину.