Николай Добролюбов - История русской словесности

Деятельность г. Шевырева представляет какой-то вечный промах, чрезвычайно забавный, но в то же время не лишенный прискорбного значения. Как-таки ни разу не попасть в цель, вечно делать все мимо, и в великом и в малом! Мы помним, что в начале своей литературной карьеры г. Шевырев отличился статьею: «Словесность и торговля», – в которой старался доказать, как позорно для писателя брать деньги за свои сочинения; статейка эта явилась именно в то время, когда литературный труд начинал у нас получать право гражданства между другими категориями труда. [1] Об этой статье, напечатанной в «Московском наблюдателе» (1835, март, кн. 1), Белинский писал: «В ней много справедливого, глубоко истинного и поразительно верного; но вывод ее решительно ложен» (Белинский, II, 127). – Пустился г. Шевырев в критику – и произвел в поэты мысли г. Бенедиктова, [2] В статье «Стихотворения Владимира Бенедиктова» (Московский наблюдатель, 1835, август, кн. 1). Оспорил это суждение Шевырева Белинский в статье «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя» (Белинский, II, 148–151). который тем именно и отличается, что поэзия и мысль у него всегда в разладе. – Увлекся он библиографией, и сочинил, что стихи Пушкина:

надобно читать:

Мистицизмом занялся он, и провозгласил однажды «чудное и знаменательное совпадение событий в том, что Карамзин родился в год смерти Ломоносова»; [4] Этот промах Шевырева так описан Ф. И. Буслаевым и А. Д. Галаховым: «Г. Иванчин-Писарев в похвальном слове Карамзину сказал, что Карамзин родился в 1765 году – в год смерти Ломоносова. Г. Шевырев признал такое совпадение событий чудным и увидел в нем особенное знамение… Раза два замечает он это не без удовольствия в «Москвитянине». Теперь г. Погодин открыл, что Карамзин родился в 1706 году… Что же нам делать с объяснением Шевырева?» ( ОЗ, 1846, № 5, отд. V, с. 34) вдруг оказалось, что Карамзин вовсе не родился в год смерти Ломоносова! – В живописи стал искать себе отрады г. Шевырев, и пришел в восторг от Рафаэлевых картонов, найденных им в Москве; но на поверку вышло, что лухмановские картоны, приведшие его в восхищение, никак не могут быть приписаны Рафаэлю. [5] Шевырев поспешил объявить принадлежавшие А. Д. Лухманову картоны (эскизы для ковров) произведениями Рафаэля или его учеников (статья «Рафаэлевские картоны, принадлежащие А. Д. Лухманову» – МВвед, 1851, № 44, 45), что было оспорено С. Г. Строгановым (там же, № 47); полемика продолжалась в последующих номерах. – Фельетонистом однажды сделался почтенный ученый, и принялся рассказывать, как Москва угощала брагой защитников Севастополя; [6] Речь идет о стихотворении Шевырева, прочтенном им на обеде в честь севастопольских моряков (см.: Москвитянин, 1856, № 1, с. 47), где были такие слова: Расстилай же скатерть брану Ты во все концы, Москва! Наливай же брагу пьяну, Осушай ковши до дна! Иронический отклик на это выступление Шевырева см.: СПбВед., 1856, № 62). в действительности оказалось, что брагой их никогда не угощали. – Захотел он в одном из своих сочинений представить портрет Батюшкова; но в то время, как г. Шевырев принялся рисовать, Батюшков обернулся к нему спиною, и в книге злополучного профессора оказался рисунок, изображающий Батюшкова – с затылка!.. [7] Ирония в данном случае вряд ли уместна. В книге «Поездка в Кирилло Белозерский монастырь» (ч, 1. М., 1850) Шевырев рассказал о посещении им летом 1847 г. поэта К. Н. Батюшкова, находившегося в состоянии умственного расстройства. Портрет Батюшкова со спины был помещен между 112 и 113 страницами книги; Шевырев писал: «Приложенный рисунок дает верное понятие о росте и положении Батюшкова. Снять лицо было невозможно. Даже и за это, заметив приемы рисовальщика издали, поэт наградил его несколькими дикими взглядами! Такой портрет имеет, впрочем, хотя грустное, но верное значение» (с. 110). Рисунок был сделан Н. В. Бергом (в книге помещен также рассказ Берга, названного здесь лить инициалами Н. В. Б., об истории этого рисунка). – В стихотворство пустился ординарный академик и профессор; но и тут дело кончилось неудачно: известно, как промахнулся он недавно с своим приветствием Белевской библиотеке, которое не могло появиться в самый день, вследствие невеликодушия редактора «Московских ведомостей». [8] Шевырев напечатал свое стихотворение «Учредителям библиотеки в городе Белеве» вместе с примечанием, в котором объяснял, почему он не мог «подать отголосок из Москвы Белеву в таком прекрасном деле в самый день его совершения» ( СПбВед., 1858, № 284, 31 декабря). Еще раньше, в первом выпуске «Свистка» ( Совр., 1859, № 1), Добролюбов писал об этом в пародии «Проект протеста против «Московских ведомостей» (VII, 336–337). Словом, что ни делал г. Шевырев, производил ли слово зефир от севера , [9] В первой части своей книги, желая доказать факт влиянии славян на древних греков, Шевырев писал: «Зефир у Гомера в «Илиаде», как известно, есть ветер северный: его имя может объясниться только нашим севером , по свойству русской буквы В переходить в греческую Ф и обратно» (История русской словесности, преимущественно древней, т. I, ч. 1. М., 1846, с. 60). Ф. И. Буслаев и А. Д. Галахов в своей рецензии иронизировали по этому поводу и совпадение слов объяснили «сродством языков индоевропейских» ( ОЗ, 1846, № 5, отд. V, с. 18–19). Уже после выступления Добролюбова, во втором издании своей книги Шевырев сделал примечание к соответствующему месту: «Сближение зефира с севером подало повод журнальным забавникам к шуткам и глумлению; но им, кажется, нет дела ни до Гомера, ни до филологии» (История русской словесности, ч. 1. М., 1859, с. 115–110). изъявлял ли желание взобраться на Александровскую колонну, [10] В статье «Взгляд на современное направление русской литературы» (Москвитянин, 1842, № 1, с. III отдельной пагинации) Шевырев писал: «Невольно взлетаете мыслию под сень этого небесного гостя (ангела на Александровской колонне. – В. В. ) – и оттуда смотрите на чудо-город» и т. д. Еще до Добролюбова иронический комментарий к этому пассажу дал Чернышевский (Чернышевский, III, 94).