Анна Барыкова - Стихотворения

Портреты муз своих писали все поэты.
Они являлись им: по-гречески раздеты,
С восторженным огнем в сияющих очах,
Воздушны, хороши, с цевницами, в венках…
Моя не такова… Старушка, вся седая,
В чепце, с чулком в руках, прищурясь и моргая,
Частенько по ночам является ко мне,
Как будто наяву, а может, и во сне,
Как нянька, и меня – свое дитя больное —
Баюкает она то песенкой родною,
То сказки говорит, то ряд живых картин
Показывает мне; немало и былин
О старине поет, о тех, кому могила
Холодною землей давно уста закрыла,
И с небылицей быль плетет она шутя.
И, выпучив глаза, как малое дитя,
Я слушаю ее… как просто и наглядно
Звучит ее рассказ, как музыкально складно!..
А сколько теплых слов, заветных чувств родных
Мне слышится в речах разумных, хоть простых!
Мне кажется, что всё в ее рассказах ясно…
Что песни наизусть все знаю я прекрасно…
Что ряд живых картин, видений пестрый рой
В душе моей живут со всей их красотой,
Как в зеркале… Но вот прощается старуха:
«Усни, дружок, пора! – тихонько шепчет в ухо. —
Да не ленись смотри и завтра запиши,
Что рассказала я тебе в ночной тиши».
Ну, вот я и пишу… Но всё выходит бледно, —
И песенки звучат надтреснуто и бедно…

Мне снился сон и страшный и тревожный:
Что будто бы умею я летать,
Когда хочу… (Во сне порою можно
Ужасную нелепость увидать…)
По грязной улице в ночную пору
Иду во сне по лужам и впотьмах.
Мне тяжело, дорога вьется в гору,
А я тащусь в промокших сапогах.
И слышу вдруг какой-то шепот сладкий:
«Ведь крылья есть!.. Зачем же не летишь,
А как червяк ползешь по луже гадкой —
И падаешь, и ощупью скользишь?..»
Тут сила новая во мне проснулась,
И смелою и легкою ногой
От грязи, от земли я оттолкнулась
И в воздухе лечу… Лечу стрелой…
Несет меня неведомая сила,
Мне дышится так вольно и легко…
В густой туман закутавшись уныло,
Внизу земля осталась далеко…
А наверху волшебной красотою
Сияет ночь в порфире голубой,
И полно всё чудесной тишиною
И вечною, холодной чистотой.
Земля и жизнь, волнения и страсти,
Страдания людей оттуда так смешны,
Что глазки звезд без всякого участья
Глядят на них из синей глубины…
Но мне летать там скоро надоело,
И с высоты спустилась я опять,
Чтоб вновь начать свое земное дело:
Скользить в грязи – и падать, и страдать!..

С птичьей головкой на свет уродилась,
Пела, порхала, сыскала самца,
Птичьей любовью в супруга влюбилась:
Счастлива ты, милый друг, без конца…
В гнездышке скрывшись от бурь и ненастья,
С гордостью глупых выводишь птенцов,
В теплом навозе семейного счастья
Ищешь с супругом любви червячков…
Зависть берет, как живешь ты привольно
Птичий свой век – без борьбы, без страстей,
Дум беспокойных, сомнений невольных,
Глупых стремлений… и горя людей…

Заморский это сплин иль русская хандра?
То давит и гнетет, то в голову больную
Стучит как молотком. Всю ночь я до утра
Не сплю, мечусь в жару, и брежу, и тоскую.
От неотвязных снов и днем покою нет.
Сжимают сердце мне неясные тревоги.
Мне страшен ночи мрак, противен солнца свет,
Противна жизнь сама: я с ней свожу итоги.
К чему мне дали ум? Зачем не медный лоб?
К чему мне дан талант, коль не достало роли?
К чему дана мне жизнь, когда в итоге гроб?
К чему лечить больных, коль не поможешь боли?
Куда идти теперь?.. Каким служить богам,
Когда надежды нет и вера уж погасла?..
А доктор мне в ответ: «Послушайте, мадам,
Примите ложечку… касторового масла!..»

Холодно, сыро, туман всё растет,
Сверху какая-то слякоть
В лица продрогших прохожих плюет…
Взглянешь – и хочется плакать.
Вон на углу освещенный кабак, —
Пьяная голь веселится.
Там целовальник, заплывший толстяк,
Ядом торгует… Толпится
В двери народ, и шарманщик седой
Воет мотив безобразный
И «завсегдателей» тешит порой
Он прибауткою грязной.
Девочка бледная в луже скользит,
Пляшет, голодная, польку.
Мокрое платье в лохмотьях висит,
Видно, не греет нисколько.
По тротуару то взад, то вперед
Падшие женщины бродят.
Жалкие!.. Плохо торговля идет:
Что за любовь в такой холод?
Мимо летят на лихих рысаках
В мягких, как люлька, каретах,
В шубках собольих, в шелку, в кружевах
Барыни высшего света.
Едут они, вероятно, на бал,
Бал «Au profit de nos pauvres»… [1] «В пользу наших бедных» (франц.). – Ред.
Их ожидает сияющий зал,
Танцы, веселия говор,
Музыка, блеск, ароматы цветов,
Тонкое лести куренье.
Модное шарканье модных шутов,
Полное чувств опьяненье…
Всё это, всё, господа, в пользу вас,
В пользу голодных и бедных:
Вам после балу отсыплют как раз
Горсти две-три денег медных…
Холодно, сыро, туман все растет,
Сверху какая-то слякоть
В лица продрогших прохожих плюет…
Взглянешь – и хочется плакать.

Ночь… В углу сырого, темного подвала
Крик раздался страшный… Что-то запищало.
На нужду, на горе свыше осужденный,
Родился ребенок, мальчик незаконный.
Барин, ради шутки, баловства пустого,
С толку сбил и кинул (это уж не ново)
Глупую девчонку, швейку молодую,
С личиком румяным, славную такую.
Старая хозяйка грязного подвала,
Где бедняга швейка угол нанимала,
Видит: дело плохо, девка помирает;
Бегает, хлопочет, чем помочь не знает.
Смерть в лицо худое холодом дохнула,
И лежит бедняга, словно как уснула…
Грудь не шелохнется, глаз раскрыт широко, —
В нем, с немым укором, взгляд застыл глубокой…
Вот орет мальчишка, звонко, что есть духу.
«Вишь! живой родился! – молвила старуха. —
Мало, что ли, было без тебя голодных?»
И в приют казенный всех детей безродных
Тащит, завернувши тряпкою посконной.
«Ведь отца-то нету… Ты ведь… незаконный».
Как? Отца-то нету?.. Вон он, – у камина,
В бархатной визитке дремлет, грея спину.
Выспался отлично, долго брился, мылся,
С _а_нглийским пробором битый час возился,
Спрыснулся духами и на бал поскачет.
Что ж? Ведь он не слышит, как сынишка плачет.
Что ему за дело!.. Бедной швейки повесть
Не расскажет франту в этот вечер совесть…
И спокоен, весел этот шут салонный…
Впрочем, что ж за важность?.. Сын был незаконный.