Александр Дюма - Сальватор. Книга V

– Прощайте, дорогой мсье, – сурово произнес Сальватор. – А для того, чтобы мой визит не был бесполезным, хочу дать вам один совет: остерегайтесь разбивать сердце женщин. Не у всех них такая же ангельская покорность, как у Кармелиты.

И, кивнув Камилу, Сальватор ушел, оставив молодого американца в смущении по поводу только что произошедшей сцены.

Все архиепископы смертны. Этого никто отрицать не станет. Во всяком случае, мы только высказываем ту мысль, которая привела в такое сильное волнение монсеньора Колетти в тот самый день, когда он узнал от господина Рапта о том, что Парижский архиепископ господин де Келен серьезно болен.

Сразу же после ухода господина Рапта монсеньор Колетти велел закладывать карету и помчался к лечащему врачу монсеньора. Тот подтвердил сказанное господином Раптом, и монсеньор Колетти вернулся в свой особняк с сердцем, наполненным неизъяснимого блаженства.

Именно в этот самый момент он сформулировал в голове замечательную мысль о том, что все архиепископы смертны. И мысль эта, высказанная господином де Лапалиссом, разожгла радость многих, а в устах монсеньора Колетти приобрела малорадостное значение смертного приговора.

Во время последовавших за выборами волнений монсеньор Колетти ездил лично и не менее трех раз в неделю посылал слугу во дворец архиепископа для того, чтобы справиться о состоянии здоровья больного прелата.

Лихорадка день ото дня становилась все более сильной, и надежды монсеньора Колетти возрастали по мере того, как поднималась температура тела монсеньора Келена.

Пока продолжалась болезнь, настал день, когда для того, чтоб вознаградить господина Рапта за его действия по наведению порядка на улицах, правительство сделало мужа Регины пэром Франции и фельдмаршалом.

Монсеньор Колетти немедленно отправился к господину Рапту и, под предлогом выражения своих поздравлений, поинтересовался, не получил ли тот из Рима каких-нибудь сведений относительно его назначения.

Папа римский ответа еще не прислал.

Прошло несколько дней. И вот однажды утром, подъезжая к Тюильри, монсеньор Колетти, к своему огромному удивлению и бесконечному огорчению, увидел карету архиепископа, въезжавшую во двор дворца одновременно с его каретой.

Он быстро опустил стекло и, высунув голову из кареты, стал издали всматриваться в карету архиепископа, желая убедиться, не показалось ли ему все это.

Со своей стороны, и монсеньор де Келен, узнав карету монсеньора Колетти, сделал то же самое. И, высунув голову из окошка, он узнал епископа в тот же самый момент, когда епископ узнал его.

Выражение лица монсеньора Колетти вовсе не огорчило монсеньора де Келена. Но здоровый цвет лица монсеньора де Келена глубоко огорчил монсеньора Колетти.

Так пожелала судьба: sic fata voluerunt [1] Sic fata voluerunt (лат.) – так было угодно судьбе. (Прим. изд.) . Приезд в Тюильри архиепископа означал конец всем честолюбивым планам: возведение монсеньора Колетти в сан архиепископа утонуло в реке или же откладывалось на неопределенное время.

Прелаты сошлись и после взаимных приветствий поднялись по лестнице, которая вела в королевские покои.

Аудиенция у короля была непродолжительной. По крайней мере для монсеньора Колетти, который видел, что на щеках и в глазах архиепископа играли лучи здоровья.

Монсеньор Колетти почтительно поклонился королю и, под предлогом того, что тому надо было переговорить с глазу на глаз с монсеньором де Келеном, покинул дворец и помчался во весь опор к графу Рапту.

Хотя новоиспеченный пэр Франции и был великолепным артистом, он с большим трудом смог скрыть то огромное неудовольствие, которое причинял ему визит монсеньора Колетти. Тот заметил нахмуренные брови графа, но, казалось, не придал этому значения и ничуть не удивился. И почтительно поприветствовал графа, который заставил себя ответить таким же поклоном.

Усевшись, епископ некоторое время молчал. Казалось, он собирался с мыслями, размышлял и взвешивал слова, которые собирался произнести. Господин Рапт тоже хранил молчание. И так умело, что они не успели обмолвиться ни единым словом, когда Бордье, секретарь господина Рапта, вошел в комнату и вручил графу письмо. После чего он вышел из комнаты.

– Вот письмо, которое пришло очень кстати, – произнес пэр Франции, показывая епископу штемпель и конверт.

– Оно пришло из Рима, – сказал, покраснев от удовольствия, монсеньор Колетти, в буквальном смысле пожирая письмо глазами.

– Так оно и есть, монсеньор, оно пришло из Рима, – сказал граф. – И если судить по штемпелю, – добавил он, поворачивая конверт, – то от самого папы римского.

Епископ осенил себя крестом, а господин Рапт незаметно усмехнулся.

– Позвольте, я прочту письмо от нашего святого отца? – спросил он.

– Пожалуйста, пожалуйста, господин граф, – торопливо сказал епископ.

Господин Рапт распечатал письмо и быстро пробежал его глазами. В это время монсеньор Колетти, глядя на святейшее послание горящими глазами, находился во власти лихорадочного ожидания, испытывая те же чувства, которые овладевают подсудимыми во время оглашения приговора.

Или оттого, что письмо было очень длинным или труднопонятным, или же оттого, что пэр Франции решил доставить себе удовольствие в продлении волнения епископа, но господин Рапт так долго оставался погруженным в чтение, что монсеньор Колетти не удержался от замечания.

– Почерк Его Святейшества очень неразборчив? – спросил он, чтобы начать разговор.

– Да нет, уверяю вас, – ответил граф Рапт, протягивая ему письмо. – Прочтите сами.

Епископ жадно схватил письмо и прочел его единым махом. Оно было коротким, но очень выразительным. Это был отказ. Отказ категорический, явный и прямой человеку, чей образ жизни вызвал суровые нарекания Римского двора.

Монсеньор Колетти побледнел и пробормотал, возвращая письмо графу:

– Господин граф, не будет ли с моей стороны непомерной просьба помочь мне в этой неудачно сложившейся обстановке?

– Не понимаю вас, монсеньор.

– Меня явно оговорили.

– Возможно.

– Меня оболгали.

– Может быть.

– Кто-то злоупотребил доверием Его Святейшества для того, чтобы опорочить меня в его глазах.

– Я тоже так думаю.

– Так вот, господин граф, я имею честь просить вас использовать все ваше влияние, а оно безмерно, для того, чтобы вернуть мне расположение Рима.

– Это невозможно, – сухо ответил пэр Франции.

– Для такого гениального человека, как вы, нет ничего невозможного, господин граф, – возразил епископ.

– Такой гениальный человек, как я, монсеньор, что бы ни случилось, никогда не станет связываться с Римским двором.