Оскар Уайльд - Портрет Дориана Грея. Пьесы. Сказки

– Надеюсь, Гарри, ты все это говоришь не всерьез. Ведь если жизнь Дориана будет испорчена, тебя это огорчит намного больше других. Ты ведь гораздо лучше, чем хочешь казаться.

Лорд Генри рассмеялся.

– Мы стараемся думать хорошо о других лишь потому, что опасаемся за себя. В основе оптимизма лежит обыкновеннейший страх. Мы приписываем нашим ближним те добродетели, из которых можем извлечь для себя выгоду, хотя и воображаем, что делаем это из великодушия. Хвалим банкира, чтобы он позволил нам превысить кредит в его банке, и находим привлекательные качества у разбойника с большой дороги в надежде, что он пощадит наши карманы. Поверь, Бэзил, я говорю тебе то, что думаю, а к оптимизму отношусь с величайшим презрением. Ты боишься, что жизнь Дориана будет испорчена, а, по-моему, испорченной можно считать лишь такую жизнь, которая остановилась в своем развитии. Исправлять или переделывать человеческую природу – значит только ухудшать ее. Ну а что касается брачных уз, то мужчину и женщину могут связывать гораздо более прочные узы, чем эти, и между ними могут существовать намного более интересные отношения; в случае же Дориана я всячески буду их поощрять… А вот и сам он! От него ты узнаешь больше, чем от меня.

– Гарри, Бэзил, друзья мои, можете меня поздравить! – были первые слова Дориана; сбросив с себя подбитую шелком накидку и пожав обоим руки, он продолжал: – Никогда еще я не был так счастлив. Разумеется, все это довольно неожиданно, как неожиданно все чудесное в мире, но мне кажется, это чудо я искал всю свою жизнь.

Он порозовел от радостного возбуждения и был необыкновенно хорош собой.

– Надеюсь, Дориан, вы будете счастливы в семейной жизни, – сказал Холлуорд, – но почему вы не сообщили мне о вашей помолвке? Это непростительно с вашей стороны. Ведь Гарри вы об этом сказали.

– Еще непростительнее то, что вы опоздали к обеду, – прервал его лорд Генри; затем, положив руку на плечо Дориану и улыбаясь, сказал: – Ладно, давайте-ка лучше сядем и посмотрим, чем нас порадует новый шеф-повар этого заведения, а вы нам расскажете все по порядку.

– Да тут и рассказывать нечего, – начал Дориан, когда они сели за небольшой круглый стол. – Вот как это произошло. Вчера вечером, после того как мы с вами расстались, Гарри, я съездил домой переодеться, затем пообедал в том итальянском ресторанчике на Руперт-стрит, который узнал благодаря вам, а в восемь отправился в театр. Сибилла играла Розалинду. Декорации были, конечно, ужасные, а Орландо просто смешон. Но Сибилла была бесподобна! Ах, если бы вы ее видели! В костюме мальчика она выглядела просто прелестно. На ней была зеленая бархатная куртка с рукавами светло-коричневого цвета, коричневые чулки, изящная зеленая шапочка с соколиным пером и плащ с капюшоном на темно-красной подкладке. Никогда еще она не казалась мне настолько обворожительной! Она выглядела хрупкой и грациозной, напоминая танагрскую статуэтку [50] Танагрская статуэтка – небольшая терракотовая статуэтка; такие статуэтки были найдены в греческом городе Танагра, относятся они к IV-III вв. до н. э. , которую я видел у вас в студии, Бэзил. Волосы обрамляли ее лицо, как темные листья бледную розу. А как она играла!.. Впрочем, вы сами сегодня увидите ее на сцене. Она просто прирожденная актриса. Я сидел в этой убогой ложе совершенно околдованный. Забыл, что я в Лондоне, что теперь девятнадцатый век. Я был с моей возлюбленной далеко-далеко, в дремучем лесу, где не ступала нога человека. После спектакля я пошел к ней за кулисы, мы сидели рядом и разговаривали, и вдруг в ее глазах появилось выражение, какого я никогда раньше не видел. Губы мои нашли ее губы. Мы поцеловались. Не могу вам передать, что я чувствовал в тот момент. Казалось, жизнь остановилась и этот миг сладостного блаженства будет длиться до конца моих дней. Сибилла трепетала всем своим телом, как белый нарцисс на ветру. Затем опустилась на колени и стала целовать мне руки. Знаю, мне не следовало бы вам рассказывать все это, но я не могу удержаться… Помолвка наша, разумеется, – строжайший секрет; Сибилла даже матери ничего не сказала. Не знаю, как отнесутся к этому мои опекуны. Лорд Рэдли, наверно, ужасно разгневается. Ну и пусть, мне все равно! Меньше чем через год я стану совершеннолетним и смогу делать все, что мне заблагорассудится. Ну, скажите, Бэзил, разве я был не прав, выбрав любимую в поэзии и найдя себе супругу в шекспировских пьесах? Уста, которые научил говорить сам Шекспир, шептали мне на ухо свои заветные тайны. Меня обнимали руки Розалинды, и я целовал Джульетту.

– Да, Дориан, пожалуй, вы были правы, – медленно проговорил Холлуорд.

– А сегодня вы с ней виделись? – поинтересовался лорд Генри.

Дориан Грей покачал головой:

– Вчера я оставил ее в Арденнских лесах, а сегодня встречу в садах Вероны.

Лорд Генри отпил немного шампанского и с задумчивым видом спросил:

– А в какой конкретно момент вы ей впервые упомянули о том, что хотите на ней жениться? И что она вам ответила? Или, может быть, все это уже изгладилось из вашей памяти?

– Дорогой Гарри, я не делал ей официального предложения и не воспринимал наш разговор как какую-то сделку. Я просто сказал, что люблю ее, а она ответила, что недостойна быть моей женой. Недостойна? Она-то? Господи, да для меня целый мир – ничто по сравнению с ней!

– Женщины – удивительно практичный народ, – заметил лорд Генри. – Они намного практичнее нас, мужчин. Мы в такие минуты зачастую забываем, что от нас ждут предложения руки и сердца, но женщины всегда нам напоминают.

Холлуорд остановил его:

– Не надо, Гарри, ты только злишь Дориана. Он не такой, как другие; у него слишком возвышенная душа, чтобы он мог причинить кому-нибудь боль.

Лорд Генри посмотрел через стол на Дориана.

– Дориан никогда на меня не злится, – улыбнулся он. – Я задал ему этот вопрос по очень простой причине – собственно, единственной причине, оправдывающей любые вопросы: из чистого любопытства. Хотел проверить правильность своей теории о том, что обычно не мы делаем женщинам предложение, как это принято думать, а они нам. Средние классы, естественно, являются исключением. Но ведь средние классы отстали от века.

Дориан Грей рассмеялся и покачал головой:

– Вы неисправимы, Гарри, но сердиться на вас и в самом деле невозможно. Когда увидите Сибиллу Вейн, вы поймете, что обидеть ее способен лишь негодяй, человек без сердца. Я не представляю себе, чтобы кто-нибудь мог опозорить ту, кого любит. А я люблю Сибиллу Вейн всем сердцем. Я хотел бы поставить ее на золотой пьедестал, чтобы видеть, как весь мир боготворит женщину, принадлежащую мне. Что такое, в сущности, брак? Обет нерушимой верности. Вам смешно? Не смейтесь, Гарри! Именно такой обет я и хотел бы дать своей любимой. Ее доверие обязывает меня быть ей верным, а ее вера в меня делает меня лучше! Когда Сибилла со мной, я стыжусь всего того, чему вы, Гарри, научили меня; я становлюсь совершенно иным. Да, при одном прикосновении ее руки я забываю и о вас, и о ваших парадоксальных, восхитительных, отравляющих, завораживающих теориях.