Коста Хетагуров - Кому живется весело…

И тень лишь подозрения —
И с мала и с великого,
Толпе на посмеяние,
Народу в посрамление,
Ты стал снимать портки.

И штрафы вереницею,
Как птицы перелетные,
Отвсюду потянулися
В бездонный твой карман.

И этой верой-правдою
Ты в центре Терпигорева,
Как вызов правосудию,
Воздвиг кирпичный дом.

И к вдовушке безвременно
Усопшего начальника
На долг двадцатитысячный
Ты вексель предъявил.

И все б сошло, как должное,
Но жадность непомерная
И подати казенные
Хотела поглотить…

Вот тут тебя и сцапали,
Вот тут-то ты и съежился…
И жаль, что не спровадили
Тебя на Сахалин».

Да, жаль, что не спровадили,
Заерзал Голубятников
И, головой мотаючи,
Добавил – Право, жаль…

Чем у себя на родине
Среди друзей-приятелей
Сносить лишь оскорбления,
Так лучше – Сахалин.

И грустью беспредельною,
И мыслью безотрадною,
Как тучей беспросветною,
Подернулись глаза;

И зонтом парусиновым,
Гпубоко опечаленный,
Безмолвно, бессознательно
Он стал ширять песок.

Ну, ну прости, любезнейший,—
Смеясь, прервал молчание
Старик в усах с подвесками
И с сучковатой палкою:
– Прости, – я пошутил.

Хотел лишь по-приятельски
С тобою позабавиться,
А ты уж и насупился.
Ну, полно, говорю…

Известно нам доподлинно,
Что парень ты бесхитростный
И на скамью грабителей
Ошибочно попал.—

И он рукой мозолистой,
Загоготав неистово,
Поникшего приятеля
Похлопал по плечу.

И речь его игривая
Понравилась чиновникам,
И все они улыбочкой
Почтили старика.

А ты чего оскалился? —
Свернул он неожиданно
К соседу праворучному,
К Подлизову Кузьме.

И сладкая улыбочка
Под взором вызывающим
Исчезла, как видение,—
Мой Кузька заалел.

Грехи, грехи тяжелые
Достались нам в наследие
От первых прародителей,—
Старался он шутить:

И кто из нас, наследников
Адамовых и Евиных,
Свободен в убеждениях?
Безгрешен только бог…

Завидную теорию,—
Заговорил октавою
Старик в усах с подвесками,—
Вы создали себе.

Но в этом снисхождении
К неволе человеческой
Немного оправдания
Для воров и плутов.

А вот тебе, любезнейший,
Надежды на спасение
За пошлость виртуозную
В талмуде даже нет.

Едва ли не с рождения
Ты зависть неусыпную
И злобу ненасытную
Воспитывал в себе.

Под маской миролюбия
Лишь чувства озлобления
Ты к людям без изъятия
Предательски таил.

Улыбкой изощренною
И лаской лицемерною
Ты сердце незлобивое
К себе располагал.

Затем его доверие
И теплое участие
Для целей мерзкопакостных
Топтал и попирал…

Но речью отвлеченною
Вниманье просвещенное
Почтенных собеседников
Не буду утомлять:

Подробной анатомией
Сердчишка загрязненного
Я воздух упоительный
Не буду насыщать.

Я память ослабевшую
Верну лишь к обстоятельствам,
Имеющим значение
Немалое для нас.

Окончив курс училища
В селе Неурожаеве,
В сельское же правление
Ты поступил писцом.

Таланты не замедлили
Тотчас же обнаружиться:
Подложной перепискою
Ты наводнил уезд.

Но тесной показалася
Арена подвизания,
Карьера незавидная
Дурачить мужиков.

Надеясь на способности,
Ты перешел в губернию
И в должности сверхштатного
Три года проскрипел,

Три года был помощником,
И наконец зачислили
Тебя столоначальником…
Мой Кузька зашагал.

За тридцать лет служения
Смиренного усердия
И всякого «способия»
Ты власть заполучил,

И мысли затаенные,
И думы сокровенные
На воле беспрепятственной,
Как розы, расцвели:

Квартирами казенными,
Холодными и теплыми,
Ты без зазренья совести
Принялся торговать;

Правления и должности,