Висенте Бласко-Ибаньес - Детоубийцы

Желая отдохнуть, онъ причаливалъ къ равнинѣ Санча, къ лагунамъ съ ихъ липкой поверхностью и высокимъ камышемъ. И созерцая мрачный зеленый пейзажъ, гдѣ, казалось, все еще трещатъ кольца легендарнаго чудовища, онъ наслаждался мыслью, что есть хоть одинъ кусокъ земли, незапятнанный жадностью современныхъ людей, въ рядахъ которыхъ – увы! – находился и его собственный сынъ.

Когда дядюшка Голубь отказался отъ суроваго воспитанія внука, послѣдній вздохнулъ съ облегченіемъ.

Онъ скучалъ, сопровождая отца на поля Салера и съ безпокойствомъ думалъ о своемъ будущемъ, видя, какъ тотъ стоялъ на илистой почвѣ рисоваго поля, среди піявокіъ и жабъ, съ мокрыми ногами и сожженнымъ солнцемъ тѣломъ. Его инстинктъ лѣниваго мальчика возмущался. Нѣтъ, онъ не послѣдуетъ примѣру отца, онъ не будетъ обрабатывать поле. Быть карабинеромъ, чтобы имѣть возможность растянуться на пескѣ берега, или жандармомъ, въ родѣ тѣхъ, что приходили изъ уэрты Русафы съ желтьми ремешками и съ бѣлой покрышкой на затылкѣ, казалось ему интереснѣе, чѣмъ обрабатывать рисовыя поля, обливаясь потомъ, стоя въ водѣ, съ ногами распухшими оть укусовъ.

Въ первое время, когда онъ сопровождалъ дѣда на Альбуферу, онъ считалъ такую жизнь сносной. Ему нравилось бродить по озеру, ѣхать, куда глаза глядятъ безъ опредѣленной цѣли, изъ одного канала въ другой, останавливаясь посрединѣ Альбуферы, чтобы поболтать съ рыбаками. Иногда онъ выходилъ на островки и свистомъ раздражалъ одиноко бродившихъ быковъ. Иногда онъ входилъ въ Деесу, собирая ежевику или разрушая кроличьи норы, ища въ нихъ молодыхъ кроликовъ. Дѣдъ хвалилъ его, когда онъ подстерегалъ спавшую лысуху или «зеленую шейку» и укладывалъ ихъ вѣрнымъ выстрѣломъ изъ ружья…

Еще больше ему нравилось лежать по цѣлымъ часамъ въ баркѣ на спинѣ, слушая разсказы дѣда о прошлыхъ временахъ. Дядюшка Голубь вспоминалъ о самыхъ замѣчательныхъ событіяхъ своей жизни, о своемъ обращеньи съ важными особами, о контрабандистскихъ набѣгахъ во время юности, не обходившихся безъ стрѣльбы, или, углубляясь въ свои воспоминанія, онъ говорилъ объ отцѣ, первомъ Голубѣ , повторяя то, что въ свою очередь слышалъ отъ него.

Этотъ рыбакъ былыхъ временъ, никогда не покидавшій Альбуферы, былъ свидѣтелемъ великихъ событій. И дядюшка Голубь разсказывалъ внуку о путешествіи къ Альбуферѣ Карлоса IV и его супруги, когда онъ самъ еще и не родился на свѣтъ. Это однако нисколько не мѣшало ему описать Тонету большія палатки съ флагами и коврами, воздвигнутыя между соснами Деесы для королевскаго пиршества, музыкантовъ, своры собакъ, лакеевъ съ напудренными париками, сторожившихъ телѣги съ съѣстными припасами. Король въ охотничьемъ костюмѣ обходилъ стрѣлковъ – крестьянъ изъ Альбуферы, почти обнаженныхъ, вооруженныхъ старыми пищалями, удивляясь ихъ подвигамъ, тогда какъ Марія Луиса гуляла въ тѣнистомъ лѣсу подъ руку съ дономъ Мануэлемъ Годой.

И вспоминая объ этомъ знаменитомъ посѣщеніи, старикъ запѣвалъ пѣсенку, которой его научилъ отецъ:

Его дрожавшій голосъ принималъ во время пѣнія насмѣшливое выраженіе, при каждомъ стихѣ онъ подмигивалъ, какъ тогда, когда обитатели Альбуферы придумали четверостишіе, мстя за экскурсію, которая своей пышностью казалась насмѣшкой надъ смиренной нищетой рыбаковъ.

Эта счастливая для Тонета пора продолжалась недолго. Дѣдъ становился все требовательнѣе и деспотичнѣе. Видя, что внукъ наловчился управлять баркой, онъ уже не позволялъ ему бродить, когда захочется. Съ утра онъ поднималъ его на ловлю, точно засаживалъ въ темницу. Онъ долженъ былъ собрать опущенныя прошлой ночью большія сѣти, въ которыхъ извивались угри, и снова опустить ихъ: работа, требовавшая извѣстнаго напряженія, заставлявшая его стоять на краю барки подъ жгучими лучами солнца.

Дѣдъ слѣдилъ неподвижно за работой мальчика, не оказывая ему помощи. Возвращаясь домой, старикъ растягивался на днѣ барки, какъ илвалидъ, предосгавляя вести ее внуку, который задыхался, дѣйствуя весломъ. Рыбаки издали привѣтствовали морщинистое лицо дядюшки Голубя , показывавшееся у края барки. «Ахъ, хитрецъ. Какъ удобно онъ устроился! Бездѣльничаетъ, какъ пальмарскій попъ, а бѣдный внукъ обливается потомъ, работая весломъ!» Дѣдъ возражалъ съ авторитетностью учителя: «Такъ учатся люди! Точно такъ же его самого училъ отецъ!»

Потомъ наступало время ловли острогой: поѣздка по озеру отъ заката и до восхода солнца, въ темнотѣ зимнихъ ночей. Тонетъ присматривалъ на носу за кучей сухихъ листьевъ, горѣвшихъ, какъ факелъ, распространяя по черной водѣ широкую кровавую полосу. Дѣдъ становился на кормѣ съ острогой въ рукѣ: это былъ желѣзный трезубецъ съ острымъ концомъ, страшное орудіе, которое впившись въ предметъ могло быть оторвано только съ большими усиліями и страшными слѣдами разрушенія. Свѣтъ проникалъ до самаго дна озера. Ясно выступали раковины, водоросли, цѣлый таинственный міръ, незримый днемъ. Вода была такъ прозрачна, что, казалось, барка носится въ воздухѣ. Обманутыя свѣтомъ рыбы слѣпо бросались на красное сіяніе и – цапъ! – каждымъ ударомъ дядюшка Голубь вытаскивалъ изъ глубины жирную рыбу, отчаянно трепетавшую на концѣ остраго трезубца.

Этотъ способъ рыбной ловли приводилъ Тонета на первыхъ порахъ въ восторгь. Однако мало – по – малу развлеченіе превратилось въ рабство и онъ начиналъ ненавидѣть озеро, съ тоской глядя на бѣлые домики Пальмара, выдѣлявшіеся на темной линіи тростниковъ.

Съ завистью вспоминалъ онъ о первыхъ годахъ, когда свободный отъ всякихъ другихъ обязанностей, кромѣ посѣщенія школы, онъ бѣгалъ по всѣмъ уличкамъ деревушки, слыша, какъ всюду сосѣдки называли его хорошенькимъ и поздравляли мать.

Тогда онъ былъ еще своимъ собственнымъ господиномъ. Больная мать говорила съ нимъ съ блѣдной улыбкой, извиняя всѣ его выходки, а Подкидышъ выносила всѣ его дерзости съ кротостью низшаго существа, съ благоговѣніемъ взирающаго на болѣе сильное. Кишѣвшая между хатами дѣтвора видѣла въ немъ своего предводителя и всѣ шли вдоль канала, бросая камнями въ утокъ, убѣгавшихъ, крякая подъ крики женщинъ.

Разрывъ съ дѣдомъ обозначалъ возвращеніе къ старой вольной жизни. Онъ уже не будетъ уходить изъ Пальмара до зари, чтобы до ночи оставаться на озерѣ. Весь день былъ въ его распоряженіи въ этой деревушкѣ, гдѣ изъ мужчинъ оставались только священникъ, школьный учитель и начальникъ морскихъ карабинеровъ, который прогуливался съ своими свирѣпыми усами и краснымъ носомъ алкоголика на берегу канала, между тѣмъ, какъ женщины пряли въ дверяхъ, оставляя улицу въ распоряженіе дѣтишекъ.