Эрих Мария Ремарк - Три товарища

Толстяк озадаченно глядел на нас. Он потерял самообладание и явно не знал, как себя вести.

– Биндинг, – наконец, полупоклонившись, представился он, словно мог уцепиться за свою фамилию, как за якорь спасения.

Теперь девушка стояла вплотную к нам, и мы стали еще приветливее.

– Да покажи ты ему машину, Отто, – сказал Ленц, бросив торопливый взгляд на Кестера.

– А почему бы и нет, – ответил Отто и весело улыбнулся.

– Я и в самом деле с удовольствием посмотрю на нее, – уже примирительно проговорил Биндинг. – Чертовски скоростная машина. Как это вы запросто обштопали меня!

Оба ушли к стоянке, где Кестер поднял капот «Карла».

Девушка не последовала за ними. Стройная и безмолвная, она стояла в сумерках рядом с Ленцем и со мной. Я ожидал, что Ленц воспользуется случаем и с ходу взорвется, как бомба. Он был создан как раз для таких ситуаций. Но он словно лишился дара речи и, вместо того чтобы затоковать, как тетерев, стоял, как монах ордена кармелитов, и не мог пошевельнуться.

– Простите нас, пожалуйста, – сказал я наконец. – Мы не заметили вас в машине. Иначе наверняка не стали бы так глупить.

Девушка посмотрела на меня.

– А почему бы и не поглупить? – спокойным, неожиданно глуховатым голосом ответила она. – Не так уж это было страшно.

– Не страшно, конечно, но и не так уж прилично. Ведь наша машина развивает около двухсот в час.

Она слегка подалась вперед и засунула руки в карманы пальто.

– Двести километров?

– Ровно сто девяносто восемь и две десятых, официально установлено, – с гордостью, точно выпалил из пистолета, объявил Ленц.

Она рассмеялась:

– А мы-то думали, что ваш потолок – шестьдесят, семьдесят.

– Видите ли, – сказал я, – этого вы просто не могли знать.

– Нет, конечно, – сказала она, – этого мы действительно не могли знать. Мы думали, что «бьюик» вдвое быстрее вашей машины.

– Понятно. – Я отбросил ногой валявшуюся ветку. – Но, как видите, у нас было очень большое преимущество. Господин Биндинг, надо думать, здорово разозлился на нас.

Она рассмеялась:

– На какое-то мгновение, вероятно, да. Но ведь надо уметь и проигрывать. Иначе как же жить?

– Разумеется.

Возникла пауза. Я посмотрел в сторону Ленца. Но последний романтик только ухмыльнулся, повел носом и не стал выручать меня. Где-то за домом закудахтала курица.

– Прекрасная погода, – проговорил я наконец, чтобы как-то нарушить молчание.

– Да, чудесная, – ответила девушка.

– И такая мягкая, – добавил Ленц.

– Просто необыкновенно мягкая, – дополнил я его мысль.

Возникла новая пауза. Девушка, видимо, считала нас законченными кретинами. Но при всем желании ничего более умного я придумать не мог.

Вдруг Ленц стал принюхиваться.

– Печеные яблоки, – сказал он с чувством. – Похоже, к печенке нам подадут еще и печеные яблоки. Какой деликатес!

– Несомненно! – согласился я, мысленно проклиная и себя и его.

Кестер и Биндинг вернулись. За эти несколько минут Биндинг стал совсем другим человеком. Видимо, он принадлежал к категории автоидиотов, которые испытывают абсолютное блаженство, если где-нибудь встречают специалиста, с которым могут всласть наговориться на любимую тему.

– Не поужинать ли нам всем вместе? – спросил он.

– Само собой разумеется, – ответил Ленц.

Мы пошли в зал. В дверях Готтфрид, подмигнув мне, кивком головы указал на девушку:

– Считай, что ты стократ вознагражден за утреннюю пляшущую старуху.

Я пожал плечами:

– Может, оно и так. Но почему ты не выручил меня, когда я стоял перед ней, точно какой-то заика?

Он рассмеялся:

– Надо чему-то научиться и тебе, дитя мое!

– Нет у меня охоты учиться еще чему-нибудь, – сказал я.

Мы последовали за остальными. Они уже сидели за столом. Хозяйка как раз внесла дымящуюся печенку с жареным картофелем. Кроме того, в качестве прелюдии она поставила перед нами большую бутылку пшеничной водки.

Биндинг извергал потоки слов – прямо какой-то неумолчный водопад. Впрочем, он удивил нас своей осведомленностью по части автомобилей. Когда же он узнал, что Кестер вдобавок ко всему еще и автогонщик, его восторг перед Отто возрос до беспредельности.

Я повнимательнее пригляделся к нему. Это был тяжелый, крупный мужчина с густыми бровями и красным лицом; чуть хвастливый, чуть шумливый и, вероятно, добродушный, как и все, кому сопутствует успех. Я вполне мог себе представить, как вечером, перед отходом ко сну, он серьезно, с достоинством и уважением разглядывает себя в зеркале.

Девушка сидела между Ленцем и мной. Она сняла с себя пальто и осталась в сером костюме английского покроя. На шее у нее была белая косынка, похожая на шарф амазонки. При свете люстры ее каштановые шелковистые волосы мерцали янтарными отблесками. Очень прямые плечи слегка выдавались вперед, узкие руки казались непомерно длинными и, пожалуй, скорее костистыми, а не мягкими. Большие глаза придавали узкому и бледному лицу выражение какой-то страстной силы. На мой вкус, она выглядела просто очень хорошо, но я нисколько над этим не задумывался.

Зато Ленц превратился в огонь и пламя. Его нельзя было узнать – настолько он преобразился. Золотистая копна волос блестела, как хохолок удода. Из него так и вырывался искрометный фейерверк острот. За столом царили двое – он и Биндинг. А я только при сем присутствовал и мало чем мог обратить на себя внимание – разве что передать какое-нибудь блюдо, или предложить сигарету, или чокнуться с Биндингом. Это я делал довольно часто. Вдруг Ленц хлопнул себя по лбу:

– Ну-ка, Робби, притащи наш ром! Ведь он заветный – припасен для дня рождения!

– Для дня рождения? А у кого это день рождения? – спросила девушка.

– У меня, – сказал я. – Меня и так уж весь день преследуют из-за этого.

– Преследуют? Вы что же – не хотите, чтобы вас поздравляли?

– Нет, хочу, – сказал я. – Поздравлять – это совсем другое.

– Ну, тогда всего вам самого хорошего!

Секунду я держал ее руку в своей и чувствовал ее теплое сухое пожатие. Потом пошел за ромом. Небольшой загородный ресторан стоял посреди огромной безмолвной ночи. Кожаные сиденья нашей машины были влажны. Я стоял и смотрел на горизонт, где небо окрасилось красноватым заревом города. Я охотно стоял бы так еще и еще, но Ленц уже звал меня.

Биндингу ром пришелся не по нутру. Это стало заметно уже после второй рюмки. Пошатываясь, он пошел в сад. Я встал и вместе с Ленцем направился к стойке. Он потребовал бутылку джина.

– Изумительная девушка, тебе не кажется? – спросил он.

– Не знаю, Готтфрид, – ответил я. – Я не присматривался к ней.

Он пристально посмотрел на меня своими лучистыми голубыми глазами, затем покачал разгоряченной от хмеля головой: