Джеймс Джойс - Улисс

Он рассмеялся, чтобы ум его сбросил оковы его ума.

– Истина посредине, – подытожил судия Эглинтон. – Он призрак, и он принц. Он – все во всем {811}.

– Именно так, – подтвердил Стивен. – Мальчишка из первого акта – это зрелый муж из акта пятого. Все во всем. В «Цимбелине», в «Отелло» он сводник и рогоносец. Он действует и отвечает на действия. Влюбленный в идеал или в извращенье, он, как Хозе, убивает настоящую Кармен. Его неумолимый рассудок – это Яго, одержимый рогобоязнью и жаждущий, чтобы мавр в нем страдал, не зная покоя.

– Р-рога! Р-рога! – Рык Маллиган прорычал похабно. – Опасный звук! Приводит он мужей в испуг! {812}

Темный купол уловил и откликнулся.

– Да, Яго! Что за характер! – воскликнул неиспугавшийся Джон Эглинтон. – Когда все уже сказано, остается лишь согласиться с Дюма-сыном. (Или с Дюма-отцом?) После Господа Бога больше всех создал Шекспир {813}.

– Мужчины не занимают его {814}, и женщины тоже, – молвил Стивен. – Всю жизнь свою проведя в отсутствии, он возвращается на тот клочок земли, где был рожден и где оставался всегда, и в юные и в зрелые годы, немой свидетель. Здесь его жизненное странствие кончено, и он сажает в землю тутовое дерево {815}. Потом умирает. Действие окончено. Могильщики зарывают Гамлета-отца и Гамлета-сына. Он наконец-то король и принц: в смерти, с подобающей музыкой. И оплакиваемый – хотя сперва ими же убитый и преданный – всеми нежными и чувствительными сердцами, ибо будь то у дублинских или датских жен, жалость к усопшим – единственный супруг, с которым они не пожелают развода. Если вам нравится эпилог, всмотритесь в него подольше: процветающий Просперо – вознагражденная добродетель, Лиззи {816}– дедушкина крошка-резвушка и дядюшка Ричи {817}– порок, сосланный поэтическим правосудием в места, уготованные для плохих негров. Большой занавес. Во внешнем мире он нашел воплощенным то, что жило как возможность в его внутреннем мире. Метерлинк говорит: Если сегодня Сократ выйдет из дому, он обнаружит мудреца, сидящего у своих дверей. Если нынче Иуда пустится в путь, этот путь его приведет к Иуде {818}. Каждая жизнь – множество дней, чередой один за другим. Мы бредем сквозь самих себя, встречая разбойников, призраков, великанов, стариков, юношей, жен, вдов, братьев по духу, но всякий раз встречая самих себя. Тот драматург {819}, что написал фолио мира сего, и написал его скверно (сначала Он дал нам свет, а солнце – два дня спустя), властелин всего сущего, кого истые римляне из католиков зовут dio boia, бог-палач, вне всякого сомнения, есть все во всем в каждом из нас, он конюх, и он мясник, и он был бы также сводником и рогоносцем, если б не помешало то, что в устроительстве небесном {820}, как предсказал Гамлет, нет больше браков и человек во славе, ангел-андрогин, есть сам в себе и жена.

– Эврика! – возопил Бык Маллиган. – Эврика!

Вдруг счастливо просияв, он вскочил и единым махом очутился у стола Эглинтона.

– Вы позволите? – спросил он. – Господь возговорил к Малахии.

Он принялся что-то кропать на библиотечном бланке.

Будешь уходить – захвати бланков со стойки.

– Кто уже в браке, – возвестил мистер Супер, сладостный герольд, – пусть так и живут, все, кроме одного. Остальные пускай по-прежнему воздерживаются. {821}

В браке отнюдь не состоя, он засмеялся, глядя на Эглинтона Иоанна, искусств бакалавра [134], холостяка.

Не имея ни жены, ни интрижки, повсюду опасаясь сетей, оба еженощно смакуют «Укрощение строптивой» с вариантами и комментариями.

– Вы устроили надувательство, – без околичностей заявил Джон Эглинтон Стивену. – Вы нас заставили проделать весь этот путь, чтобы в конце показать банальнейший треугольник. Вы сами-то верите в собственную теорию?

– Нет, – отвечал Стивен незамедлительно.

– А вы не запишете все это? – спросил мистер Супер. – Вам нужно из этого сделать диалог, понимаете, как те платонические диалоги {822}, что сочинял Уайльд.

Джон Эглинтон улыбнулся сугубо.

– В таком случае, – сказал он, – я не вижу, почему вы должны ожидать какой-то платы за это, коль скоро вы сами в это не верите. Доуден верит, что в «Гамлете» имеется какая-то тайна, но больше ничего говорить не желает. Герр Бляйбтрой {823}, тот господин, с которым Пайпер встречался в Берлине, развивает версию насчет Ратленда и думает, что секрет таится в стратфордском памятнике. Пайпер говорил, будто бы он собирается нанести визит нынешнему герцогу и доказать ему, что пьесы были написаны его предком. Это будет такой сюрприз для его сиятельства. Однако он верит в свою теорию.

Верую, Господи, помоги моему неверию {824}. То есть помоги мне верить или помоги мне не верить? Кто помогает верить? Egomen [135]. А кто – не верить? Другой малый.

– Вы единственный {825}из всех авторов «Даны», кто требует звонкой монеты. И я не уверен насчет ближайшего номера. Фред Райен хочет, чтобы ему оставили место для статьи по экономике.

Фредрайн. Две звонких монеты он мне ссудил. Чтоб ты снялся с мели. Экономика.

– За одну гинею, – сказал Стивен, – вы можете опубликовать эту беседу.

Бык Маллиган перестал, посмеиваясь, кропать и, посмеиваясь, поднялся. Чинным голосом, с медоточивым коварством он известил:

– Нанеся визит барду Клинку в его летней резиденции на верхней Мекленбург-стрит {826}, я обнаружил его погруженным в изучение «Summa contra Gentiles» [136], в обществе двух гонорейных леди, Нелли-Свеженькой и Розали, шлюхи с угольной пристани.

Он оборвал себя.

– Пошли, Клинк. Пошли, скиталец Энгус с птицами. {827}

Пошли, Клинк. Ты уже все доел после нас. О, я, разумеется, позабочусь о требухе и объедках для тебя.

Стивен поднялся.

Жизнь – множество дней. Этот кончится.

– Мы вас увидим вечером, – сказал Джон Эглинтон. – Notre ami [137]Myp надеется, что Мэйлахи Маллиган будет там.

Бык Маллиган раскланялся панамой и бланком.

– Мсье Мур, – сказал он, – просвещающий ирландскую молодежь по французской части. Я там буду. Пошли, Клинк, бардам надлежит выпить. Ты можешь ступать прямо?

Посмеивающийся…

Накачиваться до одиннадцати. Вечернее развлечение ирландцев {828}.

Паяц…

Стивен двигался за паяцем…

Однажды был у нас разговор в национальной библиотеке. Шекс. Потом. Идет спина пая: за ней шагаю я. Наступаю ему на пятки.

Стивен, попрощавшись, как в воду опущенный, двигался за паяцем, шутом, ладнопричесанным, свежевыбритым, из сводчатой кельи на свет дневной, грохочущий и бездумный.

Что ж я постиг? О них? О себе?

Теперь гуляй как Хейнс.

Зал для постоянных читателей. В книге посетителей Кэшел Бойл О’Коннор Фицморис Тисделл Фаррелл кудрявым росчерком завершает свои полисиллабусы. Вопрос: был ли Гамлет безумцем? Лысина квакера с аббатиком в беседе елейнокнижной:

– О, конечно, извольте, сэр… Я буду просто счастлив…