Сергей Сергеев-Ценский - Зауряд-полк. Лютая зима

Как раз когда кончил свою сказку Дудка, пришла, также фыркающая от смеха, вторая смена, а с нею вместе неожиданно для Ливенцева пришел Демка. Оказалось, что он встретил эту смену недалеко от мельницы Ичаджика и кого-то узнал из ратников.

– А-а! Демка! Где же ты пропадал последнее время? – спросил Ливенцев. – Кажется, с неделю я тебя не видал.

– Я-то?.. Я в Балаклаве был, – пытался улыбнуться Демка, но улыбка ему вообще не удавалась.

– В Балаклаве? У кого же ты там был? У ротмистра Лихачева?

– Ага!.. В эскадроне.

– Ты что же думал, что эскадрон наш на своих лошадях скорее до фронта доскачет, чем мы пешие дойдем?

– Ага! Верхом ездить учился, – буркнул Демка.

– Гм… Засела в тебя эта скверная идея – охотиться за черепами немцев. Ах, Демка, Демка!

– А что же им – спустить это? – при электрической лампочке сверкнул раскосыми глазами Демка. – Никогда не спущу!

– Чего же ты именно не спустишь?

– Того!.. Как это они наших солдат пленных живыми в землю закапывают? Хорошо это? Спустить это можно?

– Откуда ты это знаешь?

– Знаю! Ребята в газетах читали!

– Может, это и выдумка: немцы – народ культурный.

– Выдумка! Пальцы нашим пленным отрезают, чтоб они больше стрелять не могли. А каких прямо в землю…

– А немецкие газеты про наших солдат то же самое пишут.

– Не-ет! Наши этого не сделают. Пускай не брешут!

– Давай с тобой лучше думать, что все это – одна брехня на человека, кто бы он ни был… И потом вот что, Демка… Ты ел что-нибудь сегодня? Может, это ты с голодухи такой свирепый?

– А то не ел? – подозрительно поглядел Демка.

– А что же ты так поздно по улицам ходишь?

– Да я ведь прямо из Балаклавы сюда.

– Тебя, что же, погнали оттуда?

– Ну да, «погнали»! Я сам ушел… Когда они на войну даже не собираются. А вам уж шинеля повыдавали.

– Шинеля и там будут получать не сегодня-завтра. Только там шинеля другого образца – с длинным раструбом… А домой тебе не хочется ехать?

– Чего я там забыл? – насупился Демка.

– Отца с матерью забыл… Семена Михайловича и Василису Никитичну.

Демка, услышав это, оглянулся кругом, ища глазами, кто мог тут сказать этому прапорщику, как зовут его отца и мать, но, не найдя такого, уставился, усиленно мигая, на Ливенцева.

– Думаешь, откуда я мог взять Семена Михайловича и Василису Никитичну? Добрые люди сказали… Нехорошо, брат Демка! Даже если ты и кровавым мстителем хочешь быть – не советую. Без тебя у нас в России народу хватит. Чего другого, а народу – сколько угодно… Ехал бы ты лучше к своим старикам, право.

– Они разве старики? Вот, значит, вы и не знаете! – повеселел Демка. – Вовсе они не старики еще.

– Чем же тебе они надоели? Бьют, что ли, тебя?

– Ну да! Еще чего! Бью-ут! – И Демка поглядел с вызовом.

– Я тоже слыхал о них, что люди они хорошие… И будто они о тебе беспокоятся, что ты здесь зря погибаешь. Что зря, то зря – это правда. Ехал бы ты лучше домой.

– Уж вы мне один раз это говорили… Домой! – презрительно протянул Демка и вдруг пошел проворно к двери.

– Куда ты? Заблудишься в темноте! Уж так и быть, – пришел, так ложись спать в нашей гостинице! – кричал ему Ливенцев, но он все-таки ушел.

А Старосила говорил Ливенцеву:

– Его, ваше благородие, теперь уж на путь не наставишь. Теперь отец-мать без него живи; этот малый погибший.

Получен был приказ докупить для надобностей дружины к тем, какие стояли уже на конюшне, еще десятка четыре лошадей – обозных, ротных и ординарческих, и так как на покупку выдавались из полевого казначейства довольно большие деньги, то естественно, что это взволновало офицерский состав дружины.

Попасть в полковые ремонтеры издавна в русской армии считалось большой удачей жизни, хотя и требовало известного знания лошадиных статей и повадок коннозаводчиков и барышников. Теперь, после мобилизации лошадей, многое из трудностей этого дела было упрощено, а денежный соблазн остался тот же самый.

Поэтому все в дружине яростно стремились попасть в ремонтеры, а так как дружина сформирована была в Мариуполе, то всеми предлагалось ехать за лошадьми не куда-нибудь еще, а непременно в Мариуполь.

Командир дружины, Полетика, выслушивал всех довольно добродушно, потому что не имел привычки кого-нибудь слушать внимательно, а всегда думал о чем-нибудь своем или ни о чем не думал, но, наконец, сказал он с чувством:

– Красавцы, черт вас возьми! Ведь это – вопрос… как его называют… ну?

– Восточный? – подсказал было Ливенцев.

– Да не восточный, а… какой там, к черту, восточный!.. Одним словом, серьезный вопрос. И лучше, кажется, я уж поеду сам, да… А чтобы торговаться там крепче, то я возьму вот адвоката нашего, – кивнул он на Кароли.

– А лошадей кто будет выбирать? – живо отозвался Кароли. – Это дело тонкое – лошадь выбрать… Разве для этого фельдфебеля нестроевой роты, Ашлу, взять?

– Ашла-шашла… гм… Шашла… это что такое? – спросил его Полетика.

– Виноград есть такой десертный.

– Да-да… Помню… – несколько раз поднялся на цыпочки полковник, вздохнув. – Душистая такая?

– Есть душистая, – та называется мускатная шашла.

– Шашла-шашлык… Будто из этой… как ее?.. из шашлы шашлык делается? Гм… шашлык, ведь он из баранины?.. – взял за пуговицу капитана Урфалова Полетика.

Приземистый капитан Урфалов сильно потянул коричневым изогнутым носом, точно перед ним был свежезажаренный шашлык, а не Полетика, и сказал уверенно:

– Первая, изволите видеть, закуска под водку, господин полковник!

– Надо бы здесь когда-нибудь заказать, а? Вот вы это можете… А за шашлой… гм… зачем же за шашлой нам ехать в этот… как его?.. в Мариуполь?

– Насколько я понял, за лошадьми будто бы в Мариуполь, – не удержался, чтобы самым серьезным тоном не вставить, прапорщик Ливенцев, и Полетика, помигав несколько секунд мечтательными голубыми глазами, счел нужным рассердиться вдруг:

– А, конечно, за лошадьми! За коим же еще чертом мы в эту Ашлу? И вы никуда не поедете, вы останетесь здесь, в дружине!

– Да я и не собираюсь никуда – ни в Ашлу, ни в Ош, ни в Оршу!

Подполковник Мазанка очень поморщился, поглядев в его сторону, а Кароли постарался взять точное направление на Мариуполь и на лошадей, и деловая беседа о том, кого взять и как ехать, затянулась еще на целый час, причем Ливенцев все не мог понять, зачем хочет ехать в Мариуполь сам Полетика, когда ему гораздо спокойней было бы сидеть здесь в канцелярии и подписывать, что поднесет на подпись адъютант, а потом зайти в кондитерскую, спросить стакан кофе и пирожных, сесть за мраморный столик и дожидаться, когда девицы в белых фартуках поднесут то и другое. А через минуту уже по-детски заскучать от бездействия и погрозить девицам пальцем: