Джек Лондон - Лунный лик. Рассказы южных морей. Приключения рыбачьего патруля (сборник)

– Будьте серьезны, – сказала м-с Грантли. – «Планчет» не любит легкомысленного отношения.

– Ну, я думаю, теперь довольно, – произнес Роберт, снимая руку. – Посмотрим! Лют, у тебя молодые глаза.

– Ой, какие росчерки! – воскликнула Лют, взглянув на бумагу. – Посмотрите, два разных почерка.

Она прочитала:

Вдумайся в следующую фразу:

«Безусловно, я – дух положительный, а не отрицательный. Всего выше на свете любовь, за которой следуют мир и душевная гармония. Твоя душа».

– А теперь другим почерком, – сказала Лют и продолжала читать:

«Бульфорк 96, Дикси 16, Золотой якорь 65, Золотая гора 13, Джим Бутлер 70, Джембо 76, Полярная звезда 42, Браун-Хот 16, Железная Крыша 3».

– «Железная крыша» – 3. Однако довольно низко, – пробормотал мистер Бартон.

– Роберт, ты опять сплутовал? – воскликнула тетя Мильдрэд.

– Нет, не сплутовал, – ответил он. – Моя воля бездействовала.

– Подсознательный дух, – предположил Крис. – Вы просмотрели сегодня в газетах биржевые цены?

– Не сегодня, а на прошлой неделе.

– День или год, для подсознательного духа не имеет никакого значения, – сказала м-с Грантли. – Подсознательный дух никогда ничего не забывает.

– Да что за теософическая чепуха такая! – воскликнул дядя Роберт.

Крис пожал плечами.

– Безусловно, необходимо известное серьезное отношение, – сказал он, опустив руку на «Планчет». – Попытаюсь и я. Попрошу вас, господа, не смеяться и даже не улыбаться. Ведь неизвестно, какая оккультная кара может постигнуть вас.

– Ну, хорошо, я буду умником, – воскликнул дядя Роберт. – Но все-таки я предпочел бы улизнуть отсюда.

Едва только Крис опустил на «Планчет» руку, как дощечка задвигалась, быстро и равномерно.

– Посмотри на него, – шепнула Лют своей тетке. – Как он бледен!

Некоторое время слышалось ровное царапанье карандаша, но вдруг что-то словно ужалило Криса, и он отдернул руку. Он вздохнул, затем зевнул, отошел от стола и огляделся вокруг с любопытством только что проснувшегося человека.

– Я, кажется, написал что-то, – сказал он.

– Я думаю, – сказала довольным тоном м-с Грантли, поднимая лист бумаги и вглядываясь в него.

– Прочтите вслух, – сказал дядя Роберт.

– Слушайте, написано следующее:

«ОСТЕРЕГАЙСЯ! ОСТЕРЕГАЙСЯ! ОСТЕРЕГАЙСЯ!

Крис Дунбар, я намереваюсь убить тебя. Я сделал уже два покушения на твою жизнь, но неудачно. Третье мне удастся. Я настолько уверен в этом, что не боюсь тебе сказать это. Я не должен объяснять причины. Ты сам знаешь. Зло, которое ты делаешь … »

– Вот и конец, тут обрывается, – сказала м-с Грантли, положила бумагу на стол и взглянула на Криса, который сделался центром внимания, но тем не менее зевал от овладевшей им сонливости.

«Я уже сделал два покушения на твою жизнь» … – повторила м-с Грантли.

– На мою жизнь? – спросил Крис. – Да на мою жизнь никто не покушался. Господи, как мне хочется спать!

– Послушай, Крис, – сказал дядя Роберт, – ты забываешь, что мы имеем дело с бескровным и бесплотным духом. Надо думать, – шутливо добавил он, – что на твою жизнь покушались невидимые и неведомые существа. Может быть, рука какого-нибудь духа пыталась ночью задушить тебя.

– Крис! – воскликнула невольно Лют. – Сегодня днем как будто чья-то рука схватила за повод Бана. Помнишь?

– Я пошутил, – возразил он.

– Но все-таки, – начала Лют и замолчала.

М-с Грантли насторожилась.

– А что такое случилось сегодня днем?

Сонливость Криса исчезла.

– А знаете, меня самого начинает это интересовать, – сказал он. – Сегодня днем Бан сломал себе спину. Он бросился с обрыва и едва-едва не увлек меня.

– А если я не ошибаюсь, – сказала м-с Грантли, – вы вчера сильно ушиблись, катаясь на лошади м-с Стори? Вот вам и два покушения. – И с этими словами она торжествующе оглядела присутствующих.

– Пустяки! – сказал дядя Роберт с улыбкой на лице, но с легким раздражением в голосе. – Таких вещей теперь не бывает. Послушайте, милая барыня, мы живем в XX веке, и средневековые суеверия к нам не пристали.

В это время м-с Грантли опустил руку на «Планчет».

– Кто ты? – спросила она. – Твое имя?

Все головы наклонились над столом, следя за тотчас же задвигавшимся карандашом.

– Дик! – вскричала тетя Мильдрэд с легкой истерической ноткой в голосе.

Муж ее выпрямился, и впервые лицо его приняло серьезное выражение.

– Это подпись Дика, – сказал он. – Я узнал бы ее среди тысячи других.

– Клянусь Иовом, это удивительно! – воскликнул мистер Бартон. – В обоих случаях почерк совершенно одинаков. Ловко, очень ловко! – добавил он.

– Дик Кертиз, – прочла вслух м-с Грантли. – Кто это Дик Кертиз?

– Отец Лют, – сказала тетя Мильдрэд. – Это мой брат. Он умер, когда Лют было несколько недель, и она получила нашу фамилию.

Оживленный разговор продолжался, а Лют в это время видела картины детства – картины, созданные ею самой, и в которых участвовал ее отец, никогда в жизни не виденный ею. У нее сохранилась его сабля, несколько старинных фотографий, много воспоминаний, слышанных ею из чужих уст, и все это послужило ей материалом для предполагаемого портрета отца.

Ее размышления были прерваны восклицанием м-с Грантли.

– Позвольте мне сделать маленькое испытание. Пусть мисс Стори поговорит с «Планчет».

– Нет, нет, умоляю вас, – вступилась тетя Мильдрэд. – Это слишком опасно. Я не люблю, когда шутят с покойниками. Я боюсь. Отпустите меня спать, а сами оставайтесь хоть до утра. – И она удалилась.

Едва только Лют опустила руку на дощечку, ею тотчас же овладело неопределенное чувство ужаса от игры со сверхъестественным… Дядя был совершенно прав: в XX веке они занимаются тем, что носит характер средневековья. И все же она не могла отделаться от инстинктивного чувства страха, который передался ей от диких обезьяноподобных предков, боявшихся темноты…

Затем она вдруг почувствовала слабое любопытство. Другое видение завладело ее представлением – на этот раз она видела мать, которую также не знала живой. Этот образ, – более смутный и туманный, чем образ отца, – был окружен ореолом нежности, доброты и кротости и вместе с тем выражал характер решительный и твердый.

– Другой почерк, – сказала м-с Грантли, когда рука Лют перестала двигаться. – Женский почерк, и подписано «Марта». Кто это Марта?

Лют нисколько не удивилась и просто сказала:

– Это моя мать. А что она говорит?

Она чувствовала легкую истому, и все время пред ее глазами стоял образ матери.

«Милое дитя мое! – читала м-с Грантли. – Не придавай значения его словам, в которых он был опрометчив. Не скупись в своей любви. Любовь никогда не повредит тебе. Отрицать любовь – грех. Повинуйся внушениям сердца твоего и никогда не совершишь дурного. Но повинуйся гордости твоей, повинуйся мнению света и тех, которые восстанавливают тебя против побуждений твоего сердца, и ты согрешишь. Не обращай внимания на слова твоего отца. Он поймет мудрость моего совета. Люби, дитя мое, и люби крепко. Марта».