Олег Михайлов - Кутузов. Книга 2. Сей идол северных дружин

Молодой Долгоруков отвечал, всячески стараясь избежать выражения «ваше императорское величество». Он даже не скрывал того, что слушал Наполеона с отвращением, и отверг все сделанные им предложения как несовместимые с характером Александра.

– Его величество не желает завоеваний и вооружился единственно для защиты независимости Европы, – строго отвечал он. – Государь не может равнодушно взирать на занятие французами Голландии, на бедствия, постигшие сардинского короля…

Слушая, как его отчитывает этот мальчишка, Наполеон в душе издевался над ним: «Он говорит со мной, как с боярином, которого собираются сослать в Сибирь! Ну, погоди же…» Впоследствии Бонапарт назвал Долгорукова «наглым ветрогоном» и «шалопаем».

С корсиканской живостью – живостью талантливого человека, в котором пропадал большой актер, Наполеон возразил:

– России надо следовать совсем другой политике и помышлять о собственных выгодах…

– Уж позвольте России самой решать, что она должна и чего не должна делать! – с гневом воскликнул Долгоруков.

– Итак, будем драться? – с некоторым сокрушением в голосе, впрочем смеясь одними глазами, вопросил император Франции.

Не ответив, разъяренный Долгоруков вскочил на коня и помчался к русским передовым линиям.

В донесении Александру он выставил замеченные им у французов нерешительность, робость и уныние.

– Наш успех несомненен! – говорил он государю. – Стоит только двинуться вперед, и неприятель отступит, как отступил он от Вишау!..

Именно этого ответа и ожидал Александр: Долгоруков читал его мысли и глядел на все его глазами. Было решено атаковать французскую армию согласно плану, выработанному Вейротером. Он состоял в том, чтобы захватить путь отступления Наполеона, обойдя неприятеля с его правого фланга, и таким образом отрезать французов от Вены. Но для исполнения этого стратегического маневра потребовалось трое суток.

Предоставленным ему временем Наполеон воспользовался с величайшим умением и распорядительностью.

Шествие союзных войск имело вид торжественного смотра.

Погода стояла как на заказ: ясная, солнечная, лишь с 18 ноября ударили туманные утренники.

Кавалерийские отряды, живописно разбросанные версты на полторы впереди, открывали дорогу. Команды следовали за ними и, встречая ручьи и рытвины, строили мосты или наводили понтоны. Далее шла пехота: в ногу, колоннами в несколько линий, выдерживая равнение. Впереди гвардии, выглядевшей особенно празднично, ехал великий князь Константин Павлович. Лишь полки Подольской армии, перемешанные с новоприбывшими, своей темной, изношенной одеждой напоминали о трудностях проделанного Кутузовым похода.

Оба императора, Александр и Франц, все это время находились при армии. Русского государя никто не видел в экипаже: на марше он ехал только верхом. Беспрестанно появлялся он перед войсками, переезжая от одной колонны к другой, или, опередив всю массу войск и встав на возвышении, любовался прохождением солдат.

– Какое великолепное зрелище! – восклицал он, обращаясь к свите.

Глядя на него, Кутузов думал: «Сколько от отца Павла Петровича в этом воспитаннике гуманного Лагарпа [5] Лагарп Фредерик Сезар де (1754 – 1838) – швейцарский политический деятель, приверженец идей просветительства. В 1798 – 1800 гг. был одним из руководителей Директории Гельветической республики (Гельвеция – латинское название Швейцарии). ».

Главнокомандующий лишь изредка напоминал о себе. Но когда испросил у государя приказаний относительно движения армии, то в ответ услышал:

– Это вас не касается! Вы лучше объясните мне, зачем войска устраивают после себя пожары…

Да, путь союзной армии обозначался на всем протяжении жаркими кострами. А ведь согласно плану движение войск желали скрыть от неприятеля. Лишь только колонны свернули с Брюинской дороги, смолкла музыка, не стало слышно ни песенников, ни барабанного боя. Но едва солдаты трогались с места, как в двух или трех местах позади начинал густо клубиться дым, и вскоре огонь охватывал один за другим все шалаши, пожирая их дотла.

– Не наши причиной, ваше императорское величество, – почтительно объяснил Кутузов. – Я строго приказал соблюдать с огнем крайнюю осторожность. Это австрийцы жгут последнее добро своих земляков. Вероятно, от досады на их скупость. – Он помолчал, пожевал губами и, успокаивая касанием пухлой ладони своего вороного аргамака, добавил: – Таких сигналов у меня не было во всю ретираду. А у цесарцев, по-видимому, обычай освещать свое наступательное движение…

После этого разговора казачьим отрядам было повелено объезжать покинутый армией лагерь и заливать костры. Пожары прекратились, однако продолжались грабежи: в этом походе жители потерпели более всего от собственного войска.

Сергей Семенов не раз наблюдал, как австрийские солдаты таскали в лагерь разную домашнюю утварь, а также большие перины, одежду, тюфяки, подушки и устилали ими шалаши. Во многих деревнях они разбирали на дрова дома, выбирая самые лучшие. Русские тут были ни при чем…

19 ноября, к вечеру, миновав местечко Аустерлиц, колонны подошли к высотам Працена и остановились у подошвы горы, среди виноградников. Несколько часов протекло в ожидании. Отлучаться из строя и разводить огни было настрого запрещено; солдатам позволили лишь прилечь, каждому на своем ранжире.

Мрак наступившей ночи и могильная тишина, кажется, предвещали близкую грозу. Ярославцы догадывались, что пришел час расплатиться с французами. Они ожидали генерального сражения, точно это был светлый праздник.

– И сон не берет, кабы скорее переведаться со злодеями… – говорил Мокеевич. – Ведь неспроста батюшка наш поворотил назад! Он, наша надежа, порядком отбоярит Бонапартию!..

Солдатам было невдомек, что их надежа – Кутузов состоял под распоряжением немецких голов.

Около полуночи было приказано осторожно взойти на вершину. Гора оказалась хоть и пологая, но довольно высокая и порядком утомила солдат. Карабкаясь вверх, они беспрестанно повторяли:

– Эка его дьявол куда занес!..

До их ушей начали долетать отголоски из французского лагеря. Прислушавшись, Сергей Семенов сказал товарищам:

– Француз что-то разгулялся. Видно, у него идет попойка…

С вершины холма открылся вид на вражеский лагерь: тысячи ярких огней освещали биваки. Французы праздновали годовщину коронации Наполеона. Подняв на длинных шестах огромные пуки зажженной соломы, они приветствовали проезжающего по линии императора громким «Виват!».

Слушая их, ярославцы пролежали на вершине Працена до утренней зари. Потихоньку перекликаясь, они тужили, что в сырой, промозглой ночи нет им и по чарочке…