Поль-Лу Сулицер - Зелёный король

– В ближайшее время умрет не меньше трех тысяч. Они сдохнут свободными, но это случится здесь, в лагере, – произнес начальник лагеря, внимательно глядя мне в лицо карими с желтым отливом глазами. – Вас зовут Дэвид Сеттиньяз и вы еврей? – продолжал свою речь майор.

– Нет.

– Так какого же происхождения ваша фамилия?

– Французского.

– Странно, она звучит, кажется, по-польски.

Но я уже не слушал начальника лагеря, а отдавал приказания сам.

Мы находились в служебных помещениях подразделений СС, и Ринальди подыскивал мне комнату. Я выбрал первую, с маленькой прихожей, в которой стояло несколько стульев. Блэкстока с нами не было, но мы знали, что он на территории лагеря уже вовсю щелкает своими фотоаппаратами.

Ринальди нашел кусок картона и прикрепил его с внешней стороны двери. «Военные преступления» – эту надпись он сделал от руки, но очень тщательно и отчетливо.

Я был подавлен зловонием и звенящей тишиной Маутхаузена, хотя здесь находились тысячи и тысячи заключенных. Меня охватили стыд и отчаяние такой силы, что даже сейчас, по прошествии почти тридцати семи лет, я способен пережить и испытать эти тошноту и отчаяние точно так же, как тогда, в лагере.

Терпеть все это не было сил, и я попытался выбраться из лагеря. Как сейчас вижу плотную толпу людей, через которую я с трудом продвигаюсь. Я зашел в несколько бараков. В один из них еще не добралась бригада медиков. Пыльную полутьму кое-где разрывали желтые лучи весеннего солнца. В бараке лежали люди, умершие несколько дней назад. Тут же по трое и четверо на нарах лежали еще живые. Скелеты в тряпье шевелились и ползли мне навстречу. Они дотрагивались до меня, некоторые даже пытались уцепиться. Зловоние становилось невыносимым. Меня охватил ужас, и я выбежал из барака. На свежем воздухе, под солнцем, мое тело содрогалось от тошноты. Не помню, как оказался в узком пространстве двора между двумя строениями. Меня мучили приступы жуткой рвоты, и я был рад, что этого никто не видит. Однако я ошибался, одиночество было призрачным, потому что в какое-то мгновение ощутил на себе чей-то жгучий взгляд…

Вырытая могила была всего в нескольких шагах. Рядом с небольшой ямой лежала земля. В треугольном холмике торчала лопата. На дне могилы был виден слой негашеной извести, небрежно присыпанной землей, которую уже пожрала известь, и…

…видны были обнаженные тела нескольких мужчин, похороненных, очевидно, наспех. О том, как это произошло, нетрудно было догадаться: десяток догола раздетых мужчин бросили в яму, утрамбовали их прикладами и ударами каблуков так, что практически сровняли с землей. Сверху присыпали известью и землей. Но все же мертвецы медленно поднимались на поверхность. Уже достаточно отчетливо были видны части их тел: руки, животы, половые органы, даже лица, рты и ноздри, которые были изъедены окисью кальция. Из могилы торчали обугленные и уже загнивающие кости.

Но самым кошмарным было то, что прямо посередине этого леденящего душу нагромождения я увидел живое человеческое лицо. Изможденное, с черными пятнами запекшейся крови и огромными, горящими каким-то неистовым светом глазами…

Человек следил за моими движениями, когда я оторвался от стены, на которую опирался. Застывший взгляд еще живого смертника я помню до сих пор.

Я сделал всего лишь два шага по направлению к могиле и услышал его голос. На французском языке, с легким акцентом, он произносил стихи Верлена:

– Боже мой! Те звуки жизнь родит простая…

Это был сон наяву, поэтому следующую строку я произнес совершенно бессознательно:

– Кротко ропщут звуки, город оглашая…

Дальше я помню лишь то, что сделал несколько шагов, отделявших меня от края могилы. Присев на корточки, я протянул руку. За нее тут же ухватилась длинная, изможденная рука семнадцатилетнего парня… Позже его назовут Королем.

Открыв глаза, Король увидел перед собой лицо военного в совершенно незнакомой форме. Точно не эсэсовской и не фольксштурмовской. О форме русских не могло быть и речи. Король видел русских, правда, только пленных или убитых оберштурмбаннфюрером Хохрайнером. Эсэсовец всегда выпускал пулю в затылок, и на 4 мая 1945 года его личный рекорд в уничтожении мужчин, женщин и детей составил двести восемьдесят три убитых человека. Реб, по утверждению эсэсовца, должен был стать его последней жертвой, несмотря на их «достаточно продолжительные нежные отношения».

Король пришел в сознание за несколько минут до того, как на краю могилы появился этот его военный спаситель. Из небытия он выплывал медленно, каждую секунду отмечая, что еще жив. Сознание возвращалось постепенно. Вначале он вспомнил лицо оберштурмбаннфюрера, целующего его взасос, перед тем как приставить к его виску дуло пистолета. Затем почувствовал лицом дуновение свежего воздуха. Он понял, что лежит в могиле, но голова его почти наверху, на ней тонкий слой земли и что он может выжить и выбраться. Но сразу же после этих мыслей его настигла боль.

Болели затылок, руки и плечи, живот – кожа в этих местах была сожжена негашеной известью. Его тело было в плену обнаженных трупов, и он смог пошевелить лишь левой рукой и слегка шеей. Поперек него, как бы прикрывая, лежал Заккариус, четырнадцатилетний литовец, которого эсэсовец взял в свой гарем в лагере Гроссрозен.

Пошевелив шеей, он освободился от слоя земли, а затем и от руки Заккариуса. И наконец увидел солнечный свет. Он не услышал шагов подошедшего к могиле военного, а увидел его уже в тот момент, когда стоящего спиной человека мучительно рвало. Он еще ничего не осознавал, поэтому, глядя на блюющего военного в незнакомой ему форме, вспомнил о внезапном исчезновении из Маутхаузена спецподразделения и его оберштурмбаннфюрера. Ему и в голову не приходило, что этот военный – американец. Интуитивно он почувствовал, что этот человек из какого-то иного мира. Именно поэтому он решил, что не стоит заговаривать с ним по-немецки. Из других языков он хорошо владел только французским.

Узник начал читать стихотворение на французском, а незнакомый военный его продолжил. Все выглядело так, будто двое мужчин, никогда не видевшие друг друга, произносили строки стихов всего лишь как условный знак, пароль, который помог им встретиться. Незнакомый военный подошел к краю могилы и протянул Ребу руку. Он произнес несколько совершенно непонятных слов, а затем, уже на французском, спросил:

– Должно быть, вы ранены?

– Да, – ответил Реб.

Теперь он хорошо видел лицо этого человека. Он был очень молод, светловолос, с большими голубыми глазами. На воротнике его рубашки блестел золотой значок.