Линда Ленхофф - Жизнь à la mode

– Я звонила тебе в двенадцать, спросить, не знаешь ли ты ответа на вопросы полуденной викторины, – сообщила Мария. Она слушает ту же радиостанцию. – У тебя появились секреты?

– Я выходила в перерыве.

– Зачем, что случилось?

– Ничего особенного. Мой сокамерник Том и я ходили вместе в тошниловку.

– В закусочную, дорогая, не забывай, – поправила Мария. – А я знаю этого Тома?

– Его никто толком не знает.

За ленчем Том был молчалив, как всегда. Говорила в основном я – о семи книгах, над которыми сейчас работаю, об авторах, названивающих мне, о том, как здорово будет, когда, наконец, закончится зима, – обо всем, о чем обычно беседуют с бабушкой. Том же ограничивался своими профессиональными кивками, изредка перемежая их улыбкой. За супом лицо Тома приобрело нежный персиковый оттенок. Я рассказала Марии все в деталях.

– Он так и не сказал ничего стоящего? – удивилась она. – С какой он планеты, в какие кафе любит ходить, какими лекарствами пользуется, чему придает хоть какое-то значение? Или как его сердце с риском для жизни замирает от восторга, когда он слышит, что ты печатаешь за перегородкой?

Я покачала головой.

– Он сказал, что ему нравится наше помещение, особенно его цветовое решение.

Никогда не замечала, что в нашем зале вообще есть какое-то цветовое решение, но Том обратил внимание на успокаивающее сочетание серого и голубого. И это предел личных откровений в нашей беседе.

– Итак, это был просто ленч, – подвела итог Мария, и к концу фразы голос ее совсем упал.

Похоже, она надеялась на большее. Не знаю, на что рассчитывала Мария, но я не чувствовала себя разочарованной.

– Это был просто салат с цыпленком, – заметила я. – Ну, может, чуть больше, чем мой обычный салат.

Мой салат с цыпленком стал самой горячей новостью.

Нина, моя ближайшая подруга по работе, зашла ко мне на следующий день за несколько минут до ленча и села на низенькую табуреточку, которую я держу для подобных визитов, – подарок Джоша из прошлой жизни, антиквариат. То есть она качается и может развалиться в любой момент. Когда Нина уселась, мы обе сняли наушники плейеров. Она огляделась.

– Ты вчера ходила на ленч, – понизив голос, произнесла Нина.

Нина – мой любимый редактор. В свои двадцать с небольшим, едва начав карьеру, Нина уже выглядит нервной и встревоженной. Она относится к тому типу блондинок, которые не вызывают у вас ни малейшей зависти, поскольку они не выставляют напоказ свои природные достоинства, а не задумываясь отбрасывают назад свои роскошные волосы, позволяя им рассыпаться по плечам. Тем же движением, каким мы закидываем сумку на плечо, выходя из дому. Нина замечательно широко улыбается, демонстрируя невероятное количество белоснежных зубов.

– Это был просто ленч, – поясняю я. – Салат с цыпленком. С Томом. – И указала на соседний «кубик».

– Ш-ш-ш. – Нина приложила палец к губам и приподнялась, заглядывая в соседний сектор. – О, его нет.

– Думаю, он время от времени бегает трусцой.

– Просто бегает?

– Просто бегает.

– Бегает, но не трусцой, – уточнила Нина. – Бег трусцой считается вредным.

– А что, для разного бега нужна разная обувь? – поинтересовалась я. Похоже, она специалист в этом деле.

– Конечно. Сейчас невозможно купить обувь для бега трусцой.

Любопытно, куда же исчезла обувь из магазинов? Но я решаю об этом не спрашивать.

– Расскажи про вчерашний ленч, – попросила Нина.

– Мы просто разговаривали.

– Да брось. – Нина понизила голос. – Ты права, здесь действительно невозможно поговорить. Но вы вполне могли устроиться в «холодильнике».

Так называют нашу столовую, хотя некоторые предпочитают слово «морозилка». Не только потому, что там холодно, но скорее из-за двухкамерного холодильника, стоящего там. Кроме него, в комнате есть крошечный старый столик, два металлических стула и кофеварка. Это комната не для ленча, а скорее для того, чтобы охладить его. Мы обычно ходим туда поболтать. Хотя вполне можно потрепаться и в своем «кубике», как мы с Ниной делаем сейчас. Все равно все вокруг сидят в наушниках и ничего не слышат.

– Я думала, вы обсуждали перспективы увольнения, – сказала Нина. – Ну, знаешь, о поисках новой работы и прочем.

– С чего ты взяла?

– Не знаю. Слышала что-то. Впрочем, иногда мне только кажется, будто я что-то слышала.

Полагаю, Нина говорит о слухах и сплетнях, а вовсе не о голосах в своей голове.

Я отмахнулась от ее предположений.

– Это был просто ленч. – Я легонько шлепнула ее папкой. – Я люблю свою работу, – добавила я, подумав, что это правда.

– Знаю, знаю.

– Это такая важная новость? То, что я ходила на ленч? Об этом что, все говорят?

– Нет-нет. Просто вас видели и удивились. К тому же я вчера зашла спросить насчет полуденной викторины и не застала тебя на месте.

Представляю себе, какие слухи сейчас рождаются по поводу моего салата с цыпленком. Интересно, а если бы мы отправились в приличное место и заказали нечто экстравагантное и роскошное вроде супа из омаров, это, наверное, сразу изменило бы характер сплетен, беспокойство коллег выросло бы до невероятных размеров. Кажется, общение двух редакторов вызывает у коллег тревогу и озабоченность.

В обед мне на работу позвонила Джейни с сообщением, что владелица галереи, где она работает, Мелоди Макандерсон, хочет устроить вечеринку в помещении – галереи по поводу ее помолвки. Это уже не в первый раз.

– Я, конечно, понимаю, помолвка и девичник – разные вещи, – сказала Джейни, – но, полагаю, на этот раз можно обойтись без девичника.

То, как она произнесла «на этот раз», заставило меня задуматься о возможном «следующем разе». Но я все равно огорчилась. Несмотря на все мои сетования, мне понравились все вечеринки, которые мы устраивали для Джейни. Разочарование наверняка явственно слышалось в моем голосе, хотя я произнесла всего лишь «О!»

– Просто Джексон считает, что у меня уже достаточно бытовой техники, – пояснила Джейни. – Ему не нравится, когда слишком много соковыжималок.

Джексон, жених номер шесть, молодой юрист преуспевающей фирмы. Каждое лето он арендует дом в прохладном месте на природе, куда его семья выезжает на протяжении последних пятидесяти лет, как Джексон всегда торжественно сообщает. А вот моя семья на протяжении пятидесяти лет только спорит. Наверняка мы делаем это уже несколько столетий.

– А как он относится к постельному белью?

– К нему он более терпим.

Маму что-то настораживает в Джексоне, но она никогда не говорила, что именно. Когда я прямо спросила ее об этом, мама заявила: «Джексон само совершенство». Но что-то в ее тоне заставляет чувствовать, что парень все же нуждается в некоторой модификации. Ответ Марии был проще, но несколько более критичен: