Линда Ленхофф - Жизнь à la mode

– Вот вкусности и игрушки для тебя! – объявила она.

– Смотри, та стюардесса похожа на мою мать, – заметила я. – Это ведь дурной знак, правда? Что, если она с моего рейса?

– Тогда ты не обратишь на нее никакого внимания и заявишь, что вполне взрослая, поэтому сама заказываешь напитки.

Однако эта стюардесса довольно яркая фигура. Заметив эту девушку всего полторы минуты назад, я успела мысленно поправить ее прическу, завязать шейный платок, застегнуть пиджак, при этом на сумасшедшей скорости поспевая за ней и волоча за собой тележку с багажом. Меня охватили паника и благоговейный ужас.

Я с трудом заставила себя отвернуться и посмотреть на гостинцы Марии. В первом пакетике – маленькие разноцветные пилюли, каждая из них упакована отдельно.

– Где ты это раздобыла? – невинно осведомилась я.

Мария строго взглянула на меня:

– Твой доктор настоятельно рекомендовал именно это.

Мария занимает почетную должность младшего фармацевта в Нижнем Ист-Сайде, в аптеке, продающей грелки и розовые коробочки с леденцами. Искусственное освещение в этом заведении вечно нагоняет на меня сон, в какое бы время я туда ни зашла. Ее любимым клиентам – которые, в свою очередь, влюблены в нее без памяти – за семьдесят.

– Эти оранжевые – от укачивания. Прими половинку прямо сейчас. – Мария протянула мне пилюлю, так что пришлось следовать инструкциям моего фармацевта.

Мария предлагает мне только патентованные препараты, по крайней мере я надеюсь на это. Ей нравится выглядеть значительной.

– Зеленые – в случае если тебя всерьез укачает, ну, если ты почувствуешь, что голова вращается в направлении, противоположном вращению тела, или с другой скоростью. Но они дают снотворный эффект. Чувствуй себя свободно, поделись пилюлями с соседями, не желающими заткнуться, если понимаешь, о чем я.

Я кивнула. Мария вовсе не беспечна, она просто не верит в приметы.

– Ты взрослый человек. Если тебе нужно, прими таблетку. Если не нужно, не принимай. Если кто-то осудит тебя за это, придется напомнить им, что, вероятно, в их жизни нет ничего мало-мальски стоящего, поскольку они обращают внимание на такие пустяки, как твои маленькие пилюльки. Вырази им сочувствие по этому поводу. – Я регулярно выслушиваю от Марии наставления подобного рода. – Белые принимай, если болит голова или живот, – продолжает она. – А желтые только в том случае, если начнешь рвать ногтями обивку кресла или отрывать откидной столик, поняла? – Я вновь киваю. Я знаю эти желтые таблетки.

– Или если самолет начнет падать, – ласково проговорила она с самой нежной фармацевтической улыбкой.

Мария снабдила меня также парой «кинематографических» журналов и номером «Тин бит», объяснив при этом, что парни там просто клевые. Кроме того, она протянула пакетик, набитый баночками с малиновым джемом. И в заключение вручила розовую коробку конфет:

– Если сама не съешь, подари их Софи. Это на редкость отвратительные конфеты. – Мария скромно улыбнулась.

Мы с Марией испытываем необъяснимое влечение к мерзким конфетам. К таким, от которых откусываешь кусочек, а остальное выбрасываешь без тени сожаления. К тем, которые тискаешь в пальцах, чтобы почувствовать карамельную мягкость начинки. Для нас это нечто сакральное, то о чем не говорят, – этот восторг перед засахаренной нугой и кремовыми атласными коробочками с подобной дрянью. Так что этот подарок очень много значит для меня. Мария поднялась и вынула из кармана крошечный фотоаппарат. Она щелкнула меня, с бледным-бледным лицом стиснувшую розовую коробку конфет. Я невольно улыбнулась.

Но полет прошел на удивление хорошо – никакой необходимости ни в шоколаде, ни в таблетках. Мой личный метод мгновенного засыпания в самолете сработал в очередной раз: во-первых, я обычно так измучена волнением перед взлетом, что засыпаю, едва устроившись в кресле и пристегнувшись, как ребенок в автомобиле. Во-вторых, я смотрю фильм, не включая звук, и это производит на меня гипнотический эффект, хотя Мария и говорит, что я засыпаю просто от скуки. Мой сосед, молодой человек в галстуке в розово-зеленую полоску (интересно, это он сам себе такой выбирал?), уткнулся в компьютерный журнал. Я слышу только бормотание, а те слова, что удается разобрать, звучат как некий тайный код или невнятные восклицания, какие вы издаете, когда вам нахамили ни с того ни с сего.

Я не слишком увлеклась фильмом: главные роли исполняли два актера, неожиданно скончавшиеся в прошлом году. Засыпая, я подумала, что это не слишком доброе предзнаменование. Но оказалась не права. Мы прибыли в Хьюстон по расписанию и в полном порядке. Наверное, я всегда жду, что самолет развалится на куски или еще что-нибудь в этом роде. И всякий раз кажется, что самолет должен окраситься по пути в серо-синий цвет, после того как он так долго пробирался сквозь все эти ветры и пространства. Но нет, он по-прежнему сияет ярко-красными полосками. И, похоже, пострадал значительно меньше, чем я.

Едва бросив взгляд в огромное зеркало в здании аэропорта, я обнаружила, что волосы сбились в один клок на правой стороне головы, тогда как на левой щеке сияет длинная красная борозда. А синеватый оттенок лица, по-моему, не соответствует цвету коробки с конфетами у меня в руках. Я медленно направляюсь в зал ожидания, потирая лицо и пытаясь придать ему более приемлемый цвет. Когда отец взмахнул ковбойской шляпой, приветствуя меня, я подняла руку с зажатой в ней коробкой конфет. Уверена, я выгляжу как призрак дочери из прошлого.

Отец сгреб меня в охапку, не выпуская из рук ковбойской шляпы. Наши с ним объятия всегда казались мне своего рода испытанием: они были слишком крепкими для меня. Отец словно спрашивал себя: «Это не слишком сильно? А это не слишком слабо?» Но это было хьюстонское объятие, более крепкое, уверенное, решительное. Я видела, как люди вокруг меня так же обнимались с родственниками и радостно хлопали друг друга по спинам и чуть ниже – к счастью, мне удалось избежать подобных шлепков.

Похоже, у моего отца Дуга дела в Хьюстоне идут отлично. В этот уик-энд ему исполняется пятьдесят пять, а выглядит он гораздо более свежим и загорелым, чем я помню его по Нью-Йорку. Наверное, поэтому стала заметнее пробивающаяся седина. Я слегка завидую, поскольку сама начала седеть в двадцать два. Помню, как Джош наклонился поцеловать меня, но вместо этого потянул и аккуратно выдернул седой волос. Это было в кино, но странно, не помню, какой фильм мы смотрели. Наверное, вы восхититесь мужчиной, который в темноте кинозала сумел обнаружить и удалить единственный седой волос. Хотя, возможно, «восхититесь» – не самое подходящее слово.

Но отец выглядит отлично, что совсем неплохо, поскольку, когда ваши родители достигают определенного возраста, вы начинаете думать о том, о чем пишут в журналах: о простатите, солнечной радиации. На нем синяя рубашка и коричневые брюки; о Хьюстоне напоминает лишь ковбойская шляпа. Хотя я заметила, что он начал растягивать слова.