Даниэла Стил - Злой умысел

…Какие ублюдки. Для журналистов настала новая эра – эра неограниченных прав и возможностей. А ведь были времена, когда всего, что с ними случилось, просто не могло бы произойти! Лишь теперь стало возможным это прилюдное копание в грязном белье, это выискивание сенсаций – да что там, высасывание их из пальца… И не важно, есть ли доказательства. Они, не моргнув и глазом, вскрывали человека заживо, и их абсолютно не интересовало, что именно чувствует этот человек. Им нужны были лишь кровь и трепещущие внутренности. Но они искренне полагали, что именно этого читателю и надобно…

– Насколько мне известно, – Чарльз бестрепетно смотрел прямо в глаза журналисту, – моя жена никогда не позировала перед камерой, сэр.

– А насчет аборта? Это же правда? Вы станете вновь баллотироваться в конгресс через два года? Может быть, у вас есть более далеко идущие планы?.. А как насчет поста в Кабинете? Не говорил ли президент, что будет с вами, если он будет избран на второй срок? А правда, что она снималась в порнофильмах на чикагской киностудии?..

– Благодарю вас, леди и джентльмены, за всю вашу доброту и сердечность по отношению ко мне и моей семье. Благодарю вас. Прощайте.

Чарльз вел себя как истинный джентльмен – джентльмен до кончиков ногтей. Он вышел из конференц-зала не оглядываясь. Еще два месяца осталось ему быть сенатором, а потом все будет кончено…

Последняя фотография появилась на страницах «Клубнички» две недели спустя после отставки Чарльза, но теперь это никого не взбудоражило, даже Грейс. Маркус продал негатив в редакцию за месяц до публикации и не мог получить его обратно, как ни умолял, как ни унижался… Бизнес есть бизнес: он продал товар и успел истратить денежки. Но Маркус пребывал в постоянном ужасе: он боялся, что Грейс вернется, снова станет грозить ему оружием. Он понимал, что если это случится снова, то ему не уцелеть. Он боялся покидать студию и в конце концов решил уехать из города. Еще раньше он принял твердое решение никому не продавать тот самый пресловутый снимок, на котором Грейс уже не одна, а с парнем. Это был живописнейший кадр – все было предельно реалистично и выразительно. Но за это Грейс уж точно изрешетила бы его, впрочем, и «Клубничке» сей предмет был уже не слишком интересен. Сенатор Маккензи вышел в отставку и никого уже не интересовал. А уж до его жены тем более никому не было дела…

Но через три дня после публикации последней фотографии на телестудии раздался любопытный звонок. Звонил из Нью-Йорка некий владелец фотолаборатории, которого Маркус Андерс нагрел на кругленькую сумму. Благодаря этому человеку Андерс заработал более полумиллиона баксов, а потом долго водил мастера за нос, но даже не подумал рассчитаться с ним. Кроме того, до мастера постепенно начало доходить, что за грязное дельце затеял этот Андерс. Поначалу все казалось вполне безобидным, но вот потом… Женщину затравили, а ее бедняга муж простился с политической карьерой. Это было уже слишком большой несправедливостью по ряду причин. И фотограф решил рассказать все начистоту.

Жозе Сервантес был лучшим специалистом по фотомонтажу во всем Нью-Йорке, настоящим виртуозом своего дела. Возможно, он был даже лучшим в мире… Он брал заказы на ретушь у самых известных фотографов, а порой делал забавные картинки для людей вроде Маркуса Андерса за хорошую плату. Он мог приставить голову Маргарет Тетчер к плечам Арнольда Шварценеггера, причем так, что комар носа не подточит. «Послеоперационный рубец» был совершенно незаметен – это была магия, волшебство! Работая с фотографиями Грейс, он придумал дополнительный аксессуар в виде тонкой черной ленточки на шее – при этом ниже ленточки могло быть практически любое тело. Этого добра в его картотеке было предостаточно: сочные юные тела в самых что ни на есть экзотических позах. Поначалу Маркус уверял, что все это делается единственно ради забавы. И только когда Сервантес увидел номер «Клубнички», он понял, в какое пакостное дело влип. Он хотел было вмешаться, но вовремя понял, что его репутация под угрозой: его могли обвинить в мошенничестве. Прежде он стряпал подобные забавные картинки для рекламы, для домашних розыгрышей, для поздравительных открыток, для всяческих выставок. Но то, что было на уме у Маркуса, придавало этой безобидной с виду шутке зловещий оттенок. Это и был тот самый пресловутый «злой умысел», которого прежде никто не мог усмотреть в травле семейства Маккензи. И лишь теперь правда выплыла наружу.

Маркус Андерс вознамерился уничтожить Грейс. Он никакого отношения не имел к обнародованию ее уголовного дела – да что там, он ведь и не подозревал о ее прошлом, а о фотографиях к тому времени просто успел позабыть. Но, увидев на страницах «Клубнички» репортаж об убийстве ее отца с фотографиями юной преступницы, он тотчас же раскопал в архиве старые карточки и притащил их Жозе Сервантесу. Сервантес даже не подозревал, кто эта девушка, пока не увидел первую скандальную публикацию в «Клубничке» – лишь тогда до него дошло, что делает Маркус. Но было уже поздно, работа была сделана, причем виртуозно… На оригиналах Грейс действительно была одета в белую длинную рубашку, а на некоторых снимках на ней были даже джинсы. Но выражение ее лица работало на грязную идею Маркуса: глаза были полузакрыты, и казалось, что девушка в сладчайшей истоме… Казалось, что она только что вкусила любви.

Случилась новая сенсация, правда, на сей раз иного рода: против «Клубнички» был возбужден громкий судебный процесс. Адвокат Голдсмит сиял от восторга: Маркуса теперь можно было официально обвинить в подлоге, мошенничестве и клевете. Но Андерс бесследно исчез: ходили слухи, что он заблаговременно бежал куда-то в Европу…

Маркус и «Клубничка» проделали все это «ради забавы» и ради денежек, а еще чтобы доказать, на что они способны. До того, что это может повлечь за собой, никому не было дела. Никто ни за что не отвечал – ни фотограф, ни редактор, ни мастер-фальсификатор… Семейство Маккензи было принесено в жертву сенсации.

Но семейство выстояло и сплотилось перед лицом беды. Маккензи упаковали все пожитки и махнули на Рождество в Коннектикут. А потом вернулись, но лишь для того, чтобы продать свой особняк на Р-стрит. Он был немедленно куплен неким конгрессменом из Алабамы.

– Ты будешь скучать по Вашингтону? – спросила мужа Грейс, когда они лежали в постели в их последнюю ночь в Джорджтауне. Сама Грейс не могла с уверенностью сказать, жалеет она об отъезде или нет. В некотором отношении, разумеется, нет. Но кое-что очень ее беспокоило: она не без оснований полагала, что в душе Чарльза останется чувство сожаления. Ведь как ни крути, а он бросает незаконченное дело… Но Чарльз клялся, что ни о чем не жалеет. Он многого достиг за шесть лет членства в конгрессе и приобрел колоссальный опыт. Но важнейшим открытием для него было вот что: он окончательно и бесповоротно осознал, что семья значит для него больше, нежели работа. Он знал, что принял правильное решение. Воспоминаний обо всем, что стряслось, хватит им до конца жизни. Впрочем, дети подросли и возмужали, а семья стала еще крепче и сплоченнее…