Кристин Ханна - Снова домой

Мадлен почувствовала кожей прикосновение прохладного воздуха. По плечам и спине пробежали мурашки.

Энджел встал перед ней на колени. Он снял ее кожаный пояс и медленно, очень медленно расстегнул молнию. Мадлен чувствовала, как пальцы Энджела касаются ее живота.

Ее брюки упали на пол. Энджел некоторое время поглаживал ее бедра, затем провел ладонями по ее талии и поднял руки к ее груди: от его нежных прикосновений на Мадлен нахлынули волны желания. В следующую секунду руки Энджела оказались у Мадлен за спиной и расстегнули бюстгальтер, который также бесшумно упал на пол.

Она попыталась представить, как выглядит сейчас в его глазах: стоящая посреди гостиной, освещенная одним только пламенем камина, обнаженная, если не считать белых трусиков. Картина получалась весьма эротичная. Мадлен очень возбуждала эта попытка представить себя глазами мужчины.

Она ждала, что Энджел вот-вот прикоснется к ней снова. У нее немела кожа в предвкушении наслаждения, сердце убыстренно билось. Но Энджел не спешил. Он вдруг натянул что-то скользкое, шелковое ей на голову. Она догадалась: ночная рубашка... или что-то в этом роде. Шелковая ткань приятно холодила кожу.

Энджел отошел в сторону, и Мадлен ощутила разочарование.

– Энджел, – сказала она, желая, чтобы он вновь оказался рядом, коснулся ее тела.

Щелкнула кнопка – и зазвучала музыка. Тягучий, обволакивающий романтичный голос Дэна Фоджелберга наполнил комнату. Мадлен сразу узнала песню: это была композиция «Дольше».

– Вот сейчас открой глаза, – распорядился Энджел. Теперь Мадлен была уверена, что он стоит как раз перед ней. Она открыла глаза.

Энджел выглядел неправдоподобно красивым в отлично сидевшем на нем черном смокинге. Мадлен он, оказывается, одел в элегантное черное шелковое платье, облегавшее фигуру и придававшее Мадлен дерзкий вид и необычайную сексуальность. Сама она никогда не отважилась бы купить такой наряд. Она хотела было обнять и поцеловать его, но только тут разглядела все те изменения, которые произошли в комнате. Сердце ее учащенно забилось.

Над головой, прикрепленный к люстре, висел огромный серебристый шар, который, медленно вращаясь, разбрасывал блики света по всей гостиной.

В комнате сразу создалась атмосфера школьного праздника.

Вот это да! – только и смогла она вымолвить. Все это было так романтично, великолепно и так безрассудно. Только Энджел и мог придумать что-либо подобное.

Он протянул ей руку, раскрыл ладонь – и Мадлен увидела на ней бархатный черный футляр.

– Открой, – сказал Энджел.

Мадлен посмотрела на него, и руки у нее задрожали. Она осторожно потянулась, взяла футляр и раскрыла его. Там было бриллиантовое кольцо. Слезы навернулись ей на глаза.

– О Энджел, какое великолепное...

Он вынул кольцо из футляра и надел ей на палец.

– Выходи за меня, Мадлен.

Мадлен смотрела на кольцо, смеясь и плача от счастья. Бриллиант в дорогой оправе казался ей таким огромным, эффектным, броским, как и человек, который подарил его. И внезапно она поняла, что благодаря Энджелу с этой минуты опять переменится вся ее жизнь. Мадлен даже не могла себе сейчас представить контуры этой будущей ее жизни. Он никогда не будет вести себя, как другие мужчины, он всегда будет как пламя: яркий, веселый, живой, но и способный на огромные разрушения. Но она понимала – о Господи, ведь она поняла это, еще когда ей было всего шестнадцать, – что никакого другого мужчины в ее жизни и быть не может.

– Такой огромный... Не нужно было... О Энджел... Он широко улыбнулся.

– Я ведь парень из Голливуда, а там любят шикарные драгоценности. И мне хочется, чтобы весь мир знал, ты – моя. – Он подошел совсем близко, лицо его внезапно сделалось серьезным. – Ты ведь моя, Мэд? Правда?

– Навсегда.

Улыбка засияла на его лице. И она была ярче бриллиантового блеска.

– А теперь потанцуйте со мной, миссис Демарко. В ее смехе была одна только чистая радость.

– Я почему-то была уверена, мистер Демарко, что вы никогда не попросите меня.

Он сидит на качелях, висящих на крыльце дома, и пытается раскачиваться. Он слышит высокий чистый смех Лины. В саду, как раз напротив, Мадлен, Лина и Энджел убирают рождественские украшения. Недалеко от них на углу, в тени большого, мощного дуба, стоит молодой человек. Руки его засунуты в карманы джинсов. Те, кто трудится в саду, еще не заметили молодого человека – но скоро они обратят на него внимание. Лина поднимет голову и, увидев юношу, сразу же побежит к нему.

Он чувствует, как улыбка медленно появляется на его лице. Это кажется таким великолепным. Ему даже кажется, что он чувствует собственную улыбку. Он замечает, что ветер мягко касается его щек, ерошит ему волосы. Он чувствует, как пахнет снег, покрывший увядшую траву. Он также замечает, что снова слышен веселый щебет птиц...

Он смотрит вниз и впервые вновь видит самого себя. Он уверенно ставит ноги на пол и чуть приседает. Даже крыльцо едва слышно скрипит под ним.

В саду Мадлен неожиданно застывает, затем поднимает голову и обращает взгляд к крыльцу. Он чувствует на себе тепло ее взгляда. Делается теплее, еще теплее, затем становится так горячо, что ему кажется: он вот-вот растает. Словно солнце бьет на него со всех сторон, переливаясь на свежем снегу, на белых перекладинах забора, наполняя сиянием все вокруг. У него сейчас такое чувство, словно из небесной прорехи пролился на землю солнечный свет, а сам он стоит как раз в этом потоке.

– Слышишь, – негромко произносит Энджел, обнимая Мадлен за талию и привлекая поближе к себе.

– Крыльцо поскрипывает, – говорит Лина и подходит к родителям.

Все вместе они направляются к дому. Он чувствует, что они, все трое, смотрят на него. Ему хочется петь от радости. Он прилагает все силы, чтобы подняться в полный рост.

Он чувствует, что его веселый смех готов вырваться наружу. Он воспарил над землей, свободный и невесомый. Ему слышится смех во всех звуках: в щебетании птиц, в скрипе качелей, в шорохе падающего с веток снега. Где-то вдали заработала снегоочистительная машина, и в ее механических звуках ему тоже чудится смех.

И через все это многоголосие прорывается отчетливый стук его собственного сердца, бьющегося в груди у Энджела. Сердце бьется равномерно и сильно, напоминая звук ветра, прорывающегося сквозь ветви деревьев.

Впервые в жизни он испытывает приятную пустоту внутри: он легче воздуха. Он поднимает голову, смотрит на небо и видит великолепное голубое и белое свечение.

Он смотрит на Мадлен, на свою Мэдди, и в мгновение ока перед его мысленным взором разворачивается вся ее жизнь, похожая на черно-белое кино. Ее волосы никогда не станут седыми, они будут белыми, как снег, и она будет жить в этом доме, будет сидеть на крыльце и пить маленькими глотками лимонад – и так до самой смерти. Она всегда будет носить просторные свитера, ей никогда не придется носить очки. Своего сына она и Энджел назовут Фрэнсисом. Но звать его будут Франком.