Кристин Ханна - Снова домой

Мать сделала шаг в сторону дочери, раскрыв объятия.

– Детка, в чем дело?

Лина напряглась, отступила назад, зная, что прикосновение матери может вновь вызвать слезы.

– Не называй меня «деткой». – С ужасом Лина почувствовала, что голос ее дрогнул.

– Дорогая...

– Как его зовут? – Вопрос сорвался с губ Лины прежде, чем она успела сообразить хоть что-нибудь. Он прозвучал неожиданно и грубо. Лина поморщилась. Но было уже поздно: вопрос повис в воздухе, и отступать оказалось некуда.

Мать застыла на месте. На ее лице появилось выражение недоумения.

– Кого зовут?

Лина чувствовала, что теряет над собой контроль. Пальцы задрожали, и ей никак не удавалось прекратить эту отвратительную дрожь. Ей очень недоставало сигареты или хотя бы стакана воды. Нужно было хоть что-нибудь держать в руках. Чтобы можно было опустить глаза и сделать вид, будто рассматриваешь что-нибудь. Она готова была смотреть куда угодно, только не в серо-зеленые, смущенные глаза своей матери.

А в голове Лины беспрерывно крутилась эта дурацкая песенка: «Ты и я против всего мира».

Если она повторит свой вопрос – Лина понимала это, – то от их с матерью отношений вообще не останется камня на камне. Вопрос все уничтожит.

«Он ничего не знает о тебе. Он бы любил тебя, если бы только знал, что ты есть на белом свете...»

Лина уцепилась за эту успокоительную мысль, постепенно пальцы перестали дрожать, ком растаял в горле. Она медленно прикрыла глаза, не в силах смотреть на мать, собралась с духом и снова спросила:

– Так как все-таки его зовут, мам? Я ничего больше не хочу в свой день рождения, хочу только узнать его имя.

На несколько секунд в комнате повисла тишина, все словно застыли.

– Чье имя? – переспросила наконец мать, и голос ее при этом оставался спокойным и мягким. Таким мягким, словно она уже все поняла и напугана.

Лина открыла глаза и встретила взгляд матери. Она чувствовала неловкость, потому что отлично понимала, что ее следующие слова сильно ранят ее мать. И все-таки решительно произнесла:

– Моего отца.

– О Господи, – тихо прошептал Фрэнсис.

Лина, впрочем, не обратила на его слова никакого внимания. Она пристально смотрела на мать, которая по-прежнему стояла неподвижно. Казалось, она даже и дышать перестала. Мадлен застыла как статуя посреди комнаты, ее волосы цвета густого меда обрамляли лицо, медленно заливавшееся ярким румянцем. Ярко-красная шелковая блузка контрастировала с бледной кожей шеи.

– Что же ты молчишь? – снова спросила Лина. Краска густо залила длинную красивую шею матери.

Дрожащей рукой она исправила несуществующий беспорядок в прическе.

– Видишь ли, твой отец... – она остановилась и бросила неуверенный взгляд в сторону Фрэнсиса.

У Лины внезапно возникла ужасная догадка.

– Неужели это он и есть?! Отец Фрэнсис и Богоматерь Медицины?! – Лина нервно рассмеялась, хотя ровным счетом ничего смешного во всем этом не было. Странно, что подобная мысль ни разу не приходила ей в голову. Ведь ее второе имя было Франческа. О Боже, да тут с кем угодно могла случиться истерика. Действительно, кто больше всего может подойти матери, как не человек в сутане?! – Да как же это с ними произошло?..

– Нет, – сказал Фрэнсис. – Мне бы очень хотелось быть твоим отцом, Лина, но, увы, это не так.

Лина облегченно вздохнула. Он не был ее отцом, не прятался все эти годы, как презренный трус, слава Богу, он не из тех мужчин, которые боятся признать собственное отцовство. А значит, он по-прежнему может оставаться ее другом, кем-то вроде дяди, которого в действительности у Лины никогда не было. Ей сразу вспомнилось множество случаев, когда отец Фрэнсис оказывался рядом и помогал ей: промывал расцарапанную коленку, например, или они вместе играли в страну пирожных, или ходили куда-нибудь обедать вдвоем, как ходила бы Лина со своим отцом. Она шагнула в сторону отца Фрэнсиса, не сводя глаз с его лица. Слезы смущения навернулись ей на глаза, но Лина не сдерживала их.

– Но вы ведь знаете, кто он, не правда ли? Вы наверняка знаете!

Лицо Фрэнсиса побледнело. Он взглянул на Мадлен, ища поддержки.

– Мад... – начал было он.

– Не спрашивайте ее! – Слезы текли по щекам Лины. Она схватила Фрэнсиса за руку, крепко сжала. – Пожалуйста...

– Фрэнсис тебе не скажет, Лина, – усталым голосом произнесла мать. Но Лина уже сама прочитала ответ в бледно-голубых глазах Фрэнсиса. Да, он любит ее мать. Он любит и Лину, но против желания матери ни за что не пойдет. Он просто не в состоянии причинить ей хоть малейшее огорчение.

Внезапно Лину ослепила ярость. Да как вообще мать смеет скрывать от нее это?! Как у нее наглости хватает?.. Она стремительно обернулась в сторону матери:

– Говори!

Мать коснулась своей холодной как лед ладонью щеки дочери.

– Что ж, давай поговорим об этом, раз уж тебе так хочется. Но только не в таком тоне, это никуда не годится.

Лина резко отбросила руку матери.

– Я не желаю ни о чем говорить. Я только хочу услышать его имя! – Голос ее срывался, слезы текли по лицу. – Ты всегда только и делаешь, что говоришь со мной, и меня тошнит от твоих разговоров. Мне обрыдло чувствовать себя не такой, как все! – Она гневно смотрела на мать, ничего не видя от слез и не зная, куда деваться от стыда.

– Мне очень жаль, детка, я и не знала, что для тебя это так важно, – голос матери перешел в шепот. – Мне, конечно же, следовало рассказать тебе все давным-давно.

Лина тряхнула мать за плечо. Панический страх вытеснил из души все чувства, осталось лишь неистовое желание услышать наконец ответ на свой вопрос.

– Отвечай же!

– Твой отец не хотел... – Мать, грустно улыбаясь, пзглянула на Фрэнсиса. – Господи, как же трудно говорить об этом, а ведь столько лет прошло...

У Лины внутри все похолодело. Она как будто предчувствовала ответ матери. Ей хотелось закричать, но горло пересохло, а во рту появился какой-то странный привкус. Слезы мгновенно высохли. Так спокойно, как только смогла, она спросила:

– Он не хотел ребенка, да?

– Дело даже не в этом, – ответила Мадлен. Она вплотную приблизилась к Лине, пристально глядя ей в глаза. – Он... он меня не хотел, детка. Меня, а не тебя. – Она коротко усмехнулась. – И именно меня он и бросил.

Лина отпрянула.

– Что ты сделала ему? Что?! – Она перевела взгляд па Фрэнсиса, затем вновь посмотрела на мать. Напряжение достигло наивысшего предела: в желудке сделалось нехорошо, гнев не давал свободно дышать. – Неужели ты выставила его за дверь?! Должно быть, пилила его, приучая к своему порядку? – Голос ее дрогнул, она опять заплакала. – Из-за тебя он бросил нас.

– Лина, выслушай же меня, прошу тебя. Я ведь так тебя люблю, дорогая моя девочка. Пожалуйста, давай...