Даниэла Стил - Горький мед

— Мэйбл тут ни при чем, — заявила Глэдис. — Просто я не понимаю, как ты можешь так говорить о моем отце, ведь он получил Пулитцеровскую премию — высшую журналистскую награду! По-твоему, все его достижения заключались в том, что он сделал пару удачных снимков взятой напрокат «мыльницей» и сумел выгодно их продать?

— Ты слишком упрощаешь. — Дуглас досадливо поморщился. — Но согласись, что твой отец был просто фотограф. Он не руководил ни заводами «Форда», ни корпорацией «Дженерал моторе», ни «Майкрософтом». Я допускаю, что у него был талант, но и ты согласись, что во многом ему просто везло. И если бы сегодня он был жив, он наверняка сказал бы тебе то же самое. Такие парни, как он, обычно очень любят похвастаться своим везением!

— Ради бога. Дуг, прекрати! Какую чушь ты несешь! Может, ты думаешь, что и мне «просто везло»?

— Нет, — спокойно ответил Дуг, успевший овладеть собой настолько, что на лице его не отражалось даже тени недовольства из-за того, что размолвка с женой случилась именно сейчас — в конце длинного и нелегкого для обоих дня. Он продолжал недоумевать, что такое случилось с Глэдис? Быть может, это дети вывели ее из равновесия, а может, во всем виновата эта невыносимая Мэйбл? Дуг всегда ее недолюбливал, поскольку в ее присутствии отчего-то начинал ощущать странную неловкость. Мэйбл постоянно на что-то жаловалась — на детей, на жизнь, на мужа, и Дуг в конце концов решил, что она плохо влияет на его жену.

— Нет, я так не думаю, — повторил он. — Просто я считаю, что ты делала это в свое удовольствие. Фотография — отличный предлог, чтобы ездить, куда хочешь, делать, что хочешь, словом — потакать своим капризам. Но некоторые люди в конце концов взрослеют, а некоторые так и остаются большими детьми. Ты занималась фотографией несколько лет, и, на мой взгляд, этого вполне достаточно.

— Если бы я не бросила фотографию, — запальчиво воскликнула Глэдис, — сейчас я, быть может, тоже бы получила «Пулитцера»! Это тебе в голову не приходило?

И она в упор посмотрела на Дуга. В то, что она тоже могла получить Пулитцеровскую премию, Глэдис не очень-то верилось, однако чем черт не шутит! Исключать эту возможность она не собиралась — ведь она никогда не считала себя ни неумехой, ни бездарью. К тому же несколько премий и призов Глэдис уже получила, и кто знает, к чему бы она в конце концов пришла, если бы не бросила фотографию, чтобы стать домашней хозяйкой!

— Ты действительно так считаешь? — удивленно переспросил Дуглас. — Значит, ты жалеешь, что оставила фотожурналистику? Ты это хотела мне сообщить ?

— Нет… То есть не совсем. Я никогда ни о чем не жалела, но фотография не была для меня ни хобби, ни капризом. Я занималась ею серьезно, и мне удалось кое-чего достичь. И до сих пор я… — Дуг посмотрел на нее, и Глэдис осеклась. Он просто не понимает, о чем она говорит. Дуглас по-прежнему был убежден, что для нее фотография была увлекательной игрой, которой Глэдис предавалась прежде, чем выйти замуж и зажить нормальной, взрослой жизнью. Но для Глэдис ее ремесло никогда не было забавой. Занимаясь фотографией, она действительно получала удовольствие, но никогда бы она не стала ради забавы рисковать жизнью. В ее биографии были моменты, когда она сознательно подвергала себя опасности, чтобы сделать хороший снимок. Это было дело ее жизни.

— Дуг, ты… ты говоришь так, словно то, чем я занималась, было для тебя просто блажью, капризом избалованной девчонки. Но ведь это не так! Неужели ты не видишь?! — Для нее было очень важно, чтобы Дуг понял… Если бы он признал, что она действительно занималась настоящим делом и что он тоже жалеет, что ей пришлось все бросить ради семьи, тогда все утверждения Мэйбл потеряли бы всякий смысл. Но если Дуг уверен, что работа, которой она пожертвовала, была хобби, капризом и бог знает чем еще, тогда… Тогда действительно получается, что четырнадцать лет назад она совершила большую ошибку.

— Ну, вижу, ты неадекватно реагируешь на самые простые и очевидные вещи, — возразил Дуг. — Я только хотел сказать, что фотожурналистика и бизнес — это две совершенно разные вещи. Фотография не требует ни образования, ни самодисциплины, ни умения логически мыслить. Она…

— Конечно, фотография не может сравниться с бизнесом. Быть фотографом гораздо, гораздо труднее, чем простым клерком! — выпалила Глэдис. — Когда работаешь в таких местах, как я и мой отец, твоя жизнь каждую минуту подвергается смертельной опасности, и, если не быть постоянно настороже, легко можно погибнуть. Неужели ты и теперь скажешь, что работа фотожурналиста легче, чем работа клерка, который по шесть часов в день перекладывает с места на место никому не нужные бумажки?

— Ты, кажется, намекаешь, что из-за меня отказалась от блестящей карьеры, которая могла принести тебе славу и богатство? Стало быть, я со своим эгоизмом помешал тебе стать знаменитым фотографом? — Дуг саркастически усмехнулся, но Глэдис видела, что он удивлен — по-настоящему удивлен. — И что мне теперь делать? Валяться у тебя в ногах, вымаливая прощение, или посыпать голову пеплом в знак того, что я скорблю об этой потере вместе со всем прогрессивным человечеством?

— Разумеется, нет, но мне казалось, что будет только справедливо, если ты хотя бы признаешь: то, чем я занималась, не было ни чепухой, ни капризом. Я действительно отказалась от многообещающей карьеры. Ты говоришь о моей работе так, словно это действительно была прихоть, отказаться от которой мне ничего не стоило. А между тем с моей стороны это была жертва, и немалая!

Она пристально посмотрела на него, стараясь угадать, что произойдет теперь, после того, как она открыла этот ящик Пандоры. Увы, было совсем не похоже, чтобы Дуглас изменил свое мнение о фотографии вообще и о ее карьере в частности.

— Значит, — сказал он, отставив в сторону банку кока-колы, из которой сделал несколько глотков, — ты жалеешь о том, что принесла эту, как ты выразилась, «жертву»?

— Нет, не жалею, — ответила Глэдис без колебаний. — Но я считаю, что ты не должен принимать это как должное. Я заслужила, как минимум, благодарность!

— Хорошо, если тебе необходима компенсация, ты ее получишь, обещаю. А теперь, может быть, прекратим этот разговор? У меня был тяжелый день, и я не прочь немного отдохнуть.

С формальной точки зрения это было предложение мира, но тон, которым это было сказано, рассердил Глэдис еще больше. Дуг явно считал, что его дела и его усталость значат гораздо больше, чем ее. К тому же он почти демонстративно вернулся к своим бумагам и погрузился в них, давая Глэдис понять, что больше не собирается разговаривать на интересующую ее тему.

А она смотрела на него во все глаза, не в силах поверить в то, что только что услышала. Дуглас наплевал не только на ее карьеру, но и на успех ее отца, который представлялся Глэдис бесспорным. Неуважение, граничащее с презрением, которое она без труда угадала в его интонациях, ранило ее в самую душу, ибо еще никогда Дуг не позволял себе разговаривать с ней подобным образом. Но самое страшное заключалось в том, что теперь все аргументы Мэйбл, над которыми она столько раздумывала, приобрели вес и сделались почти неоспоримыми.