Татьяна Тронина - Люблю, убью, умру...

Среди миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя…

Не потому, что я Ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у Нее одной молю ответа.

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света.

Через прозу и поэзию люди того времени говорят нам, их потомкам, что надо жить просто и мудро, любить от всего сердца, потому что счастье доступно всем, кто смотрит на небо…

Мои студенты сидели тихо и слушали стихи, которые я им читала. Вообще, все они были очень умными мальчишками и девчонками, и они, поступая в наш институт, хорошо знали эту тему — русская литература начала двадцатого века. Многие зачитывались Цветаевой и Ахматовой, но… Но они не знали и половины того, что на самом деле скрывало то время.

Большинство юношей, конечно, сохраняли довольно скептический вид, давая понять, что не пристало мужчине рыдать над любовной лирикой. Один, например, парнишка с пирсингом в ушах и носу, сидевший в последнем ряду, играл на своем сотовом, подозреваю, в какой-нибудь дурацкий «тетрис», другой, на него похожий, листал журнал… Но это были мелочи. Первые два ряда слушали, открыв рот. Особенно девушки. Одна даже строчила в тетрадке с фантастической скоростью — судя по всему, записывала за мной стихотворение Иннокентия Анненского.

Звонок, как всегда, прозвенел некстати — на лицах многих отразилось некоторое разочарование — они готовы были еще слушать.

Ко мне подскочила девчонка с первой парты:

— Елизавета Аркадьевна, вы будете темы курсовых раздавать? Если да, то у меня к вам вопрос…

— Господи, милочка, семестр только начался… Не слишком ли рано?

— Нет, не рано. Дайте библиографический материал по следующим темам…

Она задавала мне вопросы довольно долго, пока в аудиторию не вошла Аглая.

— Лиза, ты освободилась?

— Теперь да, — сказала я, когда дотошная студентка упорхнула.

Аглая окинула взглядом пустую аудиторию и закрыла за собой дверь.

— А теперь признавайся, что происходит. Ты думаешь, я слепая? Вот уже несколько дней ты ходишь сама не своя, как будто у тебя кто-то умер…

— Да что ты, никто не умер!

Я стояла за кафедрой и складывала бумаги в папку. За распахнутыми окнами шумели машины, переговаривались, смеялись студенты в сквере — только что закончилась последняя лекция.

— А что с твоей научной работой? Викентий говорил, что дал тебе какой-то адрес…

— Да, я туда ездила дней десять назад. Рукописи, письма… Очень интересный материал. — Я замялась — рассказать ей или нет? Все-таки мы с ней не настолько были близкие подруги. А язык мой сам решил за меня: — И там со мной приключилась интересная история. Мне кажется, я влюбилась. Одной звезды я повторяю имя…

— Та-ак… — выдохнула Аглая. Потом села на стол прямо передо мной и заерзала, устраиваясь поудобнее. — Кто он?

— Да неважно… Ничего не важно. Мы, наверное, больше никогда не встретимся. — Я постаралась улыбнуться, но у меня не очень получилось. — Было бы глупо, если бы из-за одной ночи, проведенной вместе, я строила какие-то невероятные прогнозы…

Ну вот, сама не заметила, как проговорилась! Глаза Аглаи за толстыми стеклами очков стали совсем огромными.

— Ты провела с ним ночь? Приехала — и сразу же отдалась?

— Такое впечатление, будто ты преподаешь не грамматику, а сексопатологию…

Делать нечего — пришлось ей все рассказать.

— Так ты думаешь, это любовь? — После моего рассказа задумалась она, посасывая дужку очков. — Нет, дорогая, все гораздо прозаичнее. И объясняется просто — ты уже целый год одна и потому от безысходности бросилась на первого встречного, а он оказался человеком с сомнительной репутацией… Ты сказала, он в кафе поет?

— В клубе или ресторане…

— Какая разница, хрен редьки не слаще — в злачном месте, короче… И не имеет никакого значения, что он правнук какого-то там писателя, одно другому не мешает! Я тебе признаюсь — еще до знакомства с Леонидом Ивановичем в моей жизни был такой случай…

— Ты будешь рассказывать мне историю пятнадцатилетней давности?

— Да, а что? Я все очень хорошо помню, как будто это было вчера…

— Аглаша, чужой опыт бесполезен, каждый раз история повторяется по-новому! Ты меня спросила, отчего я не в себе, я тебе ответила — я влюбилась.

— Кажется, влюбилась, — поправила она многозначительно. — Ты сказала — «кажется»! Как его зовут?

— Александр.

— А выглядит он как? Нет, ты не думай, это не праздное любопытство, я пытаюсь составить для себя его психологический портрет…

Я по возможности подробно описала внешность Саши.

— Как будто я его видела… — задумчиво произнесла Аглая, уже не посасывая, а буквально вгрызаясь зубами в дужку очков. — Ей-богу, ты так хорошо его описала, что…

— Да где ты его могла видеть! — с досадой воскликнула я. — Что ты придумываешь…

— Тут и видела! — вдруг воскликнула Аглая. — Даже не один раз. Он стоял за оградой, перед сквером, и смотрел на наши окна.

— Что ты придумываешь! — с отчаянием повторила я.

— Ничего я не придумываю! — возмутилась она. — Вон, выгляни в окно — он и сейчас там стоит. Смотри-смотри, как раз за памятником.

Аглая надела очки и указующим перстом обозначила направление, куда надо глядеть. Я глянула и… уронила папку, бумаги рассыпались по полу. Это было странно, смешно, невероятно — но за бронзовым памятником Гоголю, который стоял в скверике нашего института, стоял Саша. В своем черном костюме, с безукоризненной прической. Было довольно далеко, но я сразу же его узнала.

— Да, это он! — с удивлением прошептала я. — Ты представляешь, он меня нашел каким-то образом…

— Вот, а ты мне не верила… — удовлетворенно запыхтела Аглая, собирая с пола мои бумаги. — Я же тебе говорила!.. Я его второй раз тут вижу. Только чего он, дурак, не догадался зайти на кафедру и спросить о тебе?

— Ну, наверное, стеснялся…

— Стеснялся! Что это за мужчина, который стесняется… Тоже мне — «одной звезды я повторяю имя…»! Хороша звезда…

— А тебе он тоже показался симпатичным? Знаешь, я, пожалуй, пойду… и подойду к нему…

— Иди уж, — буркнула Аглая.

Я схватила папку и побежала, едва не сбив с ног Милорадова, преподавателя английского, важно шествовавшего по коридору.

— Осторожнее! Совсем озверели!.. — рявкнул он, решив, что на него налетел кто-то из студентов. Но увидел меня, и тон его сменился на удивленный: — Ах, это вы, Елизавета Аркадьевна!..

Я пробралась сквозь гудящую толпу студентов, которая толпилась в сквере, и выскочила в ворота.

— До свидания, Елизавета Аркадьевна! — крикнул мне в спину кто-то, кажется, Ковальчук.

— До свиданья… — машинально отозвалась я.