Нора Робертс - Опасные тайны

— Два человека были убиты. — Келси почувствовала, как к ней возвращается спокойствие. — Но я не имею к этому никакого отношения, как не могу и прекратить слухи, вызванные этими печальными событиями.

— Да, два человека были убиты, — повторил Филипп. — И ты думаешь, что мы можем отнестись к этому спокойно?

— Нет, конечно. Я могу только еще раз повторить, что эти события не имеют никакого отношения ни ко мне, ни к «Трем ивам». Убийства случаются везде, и мир скачек в этом отношении ничем не лучше и не хуже. Вы, должно быть, вообразили, что ипподром — это средоточие греха и порока. Но это же совсем не так! К тому же скачки — надводная часть айсберга. Разведение чистокровных лошадей — это работа, работа и еще раз работа. Если изо дня в день встаешь с рассветом, на вечеринки просто не хватает сил. Что-то в этой работе мне нравится, что-то порой кажется нудным и монотонным, но зато я всегда вижу результаты собственного труда. — Келси сделала небольшую паузу, чтобы перевести дух. — Ну а насчет вечеринок с шампанским и прочего… К десяти вечера большинство работников уже спит, и мы с Наоми — не исключение. Я видела, как рождаются жеребята, видела, как взрослые мужчины ночи напролет поют больным лошадям колыбельные… Да, конечно, этот мир вовсе не похож на диснеевские мультики, но это и не бесконечная, разнузданная оргия.

Филипп молчал. Он знал, что проиграл. Глядя на дочь, он видел перед собой Наоми, которая яростно и горячо защищала тот мир, который он так и не понял и к которому никогда не смог бы принадлежать.

— Я согласна, что этот мир обладает своими особенностями, которые делают его привлекательным. — Кендис явно пошла на мировую. — Я сама видела Кентуккийское дерби по телевизору. Лошади показались мне совершенно великолепными, да и сам праздник был очень пышным. Что там говорить, я помню, что несколько лет назад Хенеганы даже владели частью беговой лошади. Ты тоже должен помнить, Филипп… И мы, разумеется, не можем осуждать этот… род занятий в целом. Просто нас заботило, что ты, возможно, вынуждена общаться с людьми не своего круга. Это твое увлечение профессиональным игроком…

Келси негромко фыркнула.

— Я сказала это, чтобы уязвить бабушку. Мне следовало объяснить, что меня заинтересовал владелец соседней фермы. Мне очень жаль, что я смутила Милисент, но… В общем, я должна перед вами извиниться, потому что не сказала вам еще одной вещи. Дело в том, что я решила не возобновлять аренду своей городской квартиры. Жить я буду в «Трех ивах», во всяком случае — пока. Возможно, к концу года я начну искать подходящий домик, но работать я все равно . буду на ферме.

Кендис положила руку на плечо мужа, словно желая поддержать его и напомнить, что она рядом, на его стороне.

— Невзирая на последствия?

— Я сделаю все возможное, чтобы неприятных последствий было как можно меньше. Я понимаю, как вам неудобно навещать меня на ферме, так что я буду как можно чаще приезжать к вам сама. Если мне придется уехать, я буду вам звонить. — Келси взяла в руки сумочку и принялась крутить ее ремешок. — Я не хочу потерять вас, — проговорила она, опустив взгляд. — Никого из вас…

— Это невозможно. Этот дом всегда будет твоим. — Филипп притянул Келси к себе. Кендис молчала.

Обратный путь дался Келси нелегко. Всю дорогу она то плакала, то начинала сердиться, и, только когда Келси подъехала совсем близко к «Трем ивам», гнев ее улетучился, уступив свое место горечи и обиде.

Келси не стала останавливаться возле парадной двери. Меньше всего ей хотелось столкнуться с Наоми лицом к лицу. Обсуждать с матерью все, что говорилось о ней самой и о мире, в котором она жила, было бы проявлением слабости, и Келси решила, что должна справиться с этим сама. Поэтому она завернула за угол дома и остановилась, неподвижно глядя на увядающие нарциссы и набирающий силу кизил и ожидая, пока буря внутри ее немного уляжется.

Однако она недолго оставалась в одиночестве. За спиной скрипнула дверь, и на веранду вышел Гейб.

— Я искал тебя, — объявил он. — Вижу, машина стоит, а тебя нигде не видно.

— Я думала, ты уже уехал.

Он увлек ее на узенькую каменную скамеечку возле клумбы, где розовели ранние гвоздики и аквилегии.

— Я уеду сегодня вечером.

Взяв Келси за подбородок, Гейб заставил ее повернуться. Как он хотел увидеть ее! Из-за этого все его планы пошли кувырком, и он сам был в этом виноват… Но что это? Кажется, она плакала. Гейб знал, что не ошибся, и был потрясен этим, равно как и собственной реакцией на ее слезы, чем бы они ни были вызваны.

— Что случилось, малыш? — ласково спросил он, но Келси только покачала головой и отвернулась.

— Скажи, — глухо проговорила она, — ты часто оглядываешься на самого себя? Пытаешься анализировать свои поступки?

— Нет, особенно если этого можно избежать.

— Ау меня ничего не выходит. Впрочем, трудно не опуститься до самобичевания, когда тебя тыкают носом в твои собственные недостатки. Ведь стоит только вглядеться в них пристальнее, как снова начинаешь видеть себя. Как в зеркале.

Гейб обхватил ее плечи рукой и произнес самым беззаботным голосом, на какой только был способен:

— Кто тебя обидел, Келси? Скажи, и я пойду начешу ему как следует холку.

С полувсхлипом-полусмешком Келси ткнулась лицом в его плечо, но тут же отпрянула.

— Я — скверный человек, Гейб. И даже не пытаюсь стать хорошей. Меня всегда удивляло, когда кто-то говорил мне, будто я испорченная, упрямая, своенравная, эгоистичная. В таких случаях мне всегда удавалось убедить себя, что это не так. Что я поступаю так, как кажется мне справедливым, единственно правильным.

Келси почувствовала, как в душе снова вскипает гнев и, не в силах усидеть на скамейке, вскочила, оставив Гейба следить за тем, как она расхаживает взад и вперед по вымощенной кирпичами дорожке, проложенной между цветочными клумбами.

— Когда Уэйд говорил, что меня интересует только моя собственная персона, что я холодна, эгоистична, непреклонна, не склонна прощать и все такое, мне казалось, будто он придумал все это ради того, чтобы оправдать свой адюльтер. Уэйд обвинял меня в том, что я слишком холодна в постели — вот он и завел любовницу, которая его устраивала. Что я не слишком интересовалась его карьерой, и он нашел женщину, которой это было небезразлично. Но меня это не проняло. Я никак не могла забыть и простить ему измены. Пусть я недостаточно хорошо понимала, чего он ждет от меня в физическом плане — согласна, это моя проблема, но во всех других отношениях — увольте! Выплеснуть воду вместе с ребенком — вот к каким решениям я тяготела. Он нарушил супружеские клятвы? Отлично. Значит — браку конец. Только так — ни больше и ни меньше. Что-что, а непреклонной я быть умею…