Ава Рид - Тишина моих слов

Уже при заезде мне бросились в глаза иссиня-черные волосы, так не подходящие к ее лицу.

Я иду назад к лагерю и вспоминаю свой первый приезд сюда. Первый, который должен был стать и последним. Сюда приезжают в самом начале и никогда потом. Я – исключение. Думаю, значение этой вылазки в лагерь понимаешь, только когда покидаешь «Святую Анну». Оглядываясь назад. Так, как я теперь. Что в этом ненормального? Уходя, боишься точно так же, как в то время, когда приехал. Некоторые никогда не согласились бы с этим, но я знаю, потому что именно это сейчас и переживаю.

Ноги несут меня к палатке, я избегаю взгляда Пии, она и так видит слишком много, и стараюсь не встретиться с Яной, потому что никто не в силах вынести столько радости сразу. Проскальзываю в палатку, осторожно откладываю гитару в сторону и ложусь на матрас. Я остаюсь. При этой неописуемой чертовой жаре и духоте, от которой у меня пот течет по затылку, я остаюсь. Пиа с Яной знают, что в этот раз я ни два ни полтора. Вожатым я был, но в этот последний раз только числюсь им, потому что в душе опять становлюсь подопечным. Из помощника я опять становлюсь тем, кому требуется помощь. Поэтому они называют меня гостем.

Я снимаю бейсболку, хватаю наушники и получаю свою ежедневную дозу музыки. Если не с помощью гитары, то хотя бы так. Закрыв глаза, пытаюсь проглотить тяжелый ком в горле. Слышу, как Бен говорит, что я никогда не был проблемой. Что со мной все в порядке. Но что происходит, когда с тобой самим все в порядке, а вокруг тебя – нет? Не становишься ли ты тогда частью хаоса?

Оставив обувь снаружи, я вхожу в палатку, и во мне мгновенно вспыхивает ярость. Воздух толчками выходит из легких, я моргаю, раз, два. Потому что глазам своим не верю.

Как раз в эту секунду Лина берет из ящичка мой МР3-плеер. Меня автоматически охватывает паника, я ищу Мо, но не нахожу.

Лина роняет плеер и, глядя свирепо, нет, с дикой яростью, подходит ко мне.

– Только попробуй кому-нибудь об этом рассказать, – угрожающе шипит она мне на ухо. Она всего на несколько сантиметров ниже меня, и у нее есть преимущество – она может говорить.

Она со всей силы неожиданно отталкивает меня, я падаю на спину, меня пронизывает резкая боль. Не надолго, но сильная. Лина уходит. У меня шумит в ушах.

Она хотела обокрасть меня, пульсирует эхом у меня в голове. Она могла обнаружить Мо. Где Мо?

Я в панике озираюсь, ища его. Мо, где ты? Сантиметр за сантиметром прощупываю взглядом палатку. Пока не замечаю кончик хвоста у матраса Сары. Ее спальный мешок беспорядочно скручен, и в середине улегся поспать Мо. Расправив спальник, поднимаю его, Мо заспанно смотрит на меня, и я с облегчением оседаю на пол.

Этот день… Испытывая разочарование, облегчение и смятение, я встаю, стягиваю почти до колен промокшие джинсы и достаю из чемодана другие. Мокрые я просто вешаю у палатки, мне все равно, будет ли это кому-то мешать. Мо продолжает спать, а Сары нет.

Возвращается ярость, я тяжело дышу, точно не зная отчего. Встречи с Линой и парнем смешиваются во мне в какую-то кашу.

Я хочу побыть одна, но с Иззи. Не хочу, чтобы кто-то видел меня, когда я думаю о ней. Не хочу, чтобы мне постоянно задавали вопросы, на которые я все равно не могу ответить. Мне нужно личное пространство. Не хочу быть обворованной и бояться. И меньше всего хочу, чтобы на меня пялились. Ни посторонние, ни этот странный парень. У него нет на это права, и ни у кого нет, потому что, на мой взгляд, здесь у каждого свои проблемы. Пусть мою оставят в покое!

Усевшись на пол в центре палатки, я чувствую себя беспомощной и бесконечно чужой. Нет, я не хочу здесь оставаться. О, я так много чего не хотела, и все-таки это произошло. И когда я об этом думаю, снова и снова спрашиваю себя, что хуже: верить в судьбу и в то, что все эти несчастья должны были случиться. Что кому-то или чему-то было угодно, чтобы мы испытали эту боль. Чтобы я ее испытала. Или верить в то, что все произошло случайно. Что ничего такого не должно было произойти.

Сегодня никто обо мне не спрашивал и не искал меня. Все занимались собой, а кто хотел, по-прежнему сидел у костра. Кроме Пии, Яны и близнецов, там никого не было. Они разговаривали мало, большую часть времени просто не отводили глаз от огня, глядя как подрумяниваются их маршмеллоу. О случае с Линой я никому не рассказала. Да и как бы я это сделала? Сама Лина избегает меня.

Слегка откинув навес палатки, я сидела и наблюдала за ними, молясь о том, чтобы они скорее легли спать и крепко уснули.

Наконец костер потух, потрескивание затихло, и я услышала, как они желают друг другу спокойной ночи. Они отправились чистить зубы, вернулись. Под их ногами хрустели веточки, раздавался звук открывающихся и закрывающихся молний палаток.

До этой минуты.

Сара уже час как спит, до меня доносится ее тихое похрапывание. Она клубком свернулась в своем спальном мешке, совсем близко к краю, крепко удерживая сама себя. Лицо у нее напряженное, и пусть ночью воздух прохладнее, но все еще слишком жарко для ее жуткого свитера с высоким воротником, который она, похоже, не собирается снимать.

Я настороженно прислушиваюсь и слышу только громкий стрекот цикад и отдельные всхрапы. И больше ничего. Но я жду. Жду столько, сколько выдерживаю. Запах лагерного костра проник в палатку, и меня начинает мутить. Я ловлю Мо и, когда он мяукает, слегка прижимаю его к себе. На секунду замерев, дожидаюсь следующего вздоха Сары, хочу убедиться, что она не проснулась.

Я без обуви и ступаю очень осторожно, но палатка все равно шуршит, и я молю, чтобы никто меня не заметил. Правая нога касается местами песчаной, местами поросшей травой почвы, затем левая, и я снова прислушиваюсь, стараясь расслышать что-нибудь еще, кроме цикад и громкого стука собственного сердца или собственного оглушительного дыхания. Руки, обхватывающие Мо, дрожат. И хотя он по-прежнему спокоен, я спокойной быть не могу.

Я почти ничего не вижу, только очертания деревьев и палаток и то, что прямо передо мной. Слабый свет дает месяц.

Я удаляюсь от лагеря, и с каждым шагом становится легче на душе. Деревья защищают, трава закрывает ноги до щиколоток.

Наконец, привыкнув к темноте, я опускаюсь на колени, опускаю Мо на землю, но все еще крепко держу его. Глажу его по мягкой шерсти, а в голове, как мантра, снова и снова повторяется мысль: пожалуйста, пожалуйста, не убегай!

Но Мо ничего такого и не замышляет. Он играет с травой, ложится, продолжает играть, вылизывает себя. Я сажусь, прислонившись к стволу одного из деревьев, и наблюдаю. Видя его таким, не могу сдержать улыбки. Иззи всегда хотела приучить его гулять самостоятельно, но Мо вцеплялся в нее и расцарапывал ей руку, просто потому, что не хотел. Нет, он хотел оставаться с Иззи.