Татьяна Тронина - Никогда не говори «навсегда»

— Ты, кажется, хотел со мной что-то обсудить, — напомнила она.

— Да. Вот что, Катя… вопрос очень серьезный, — он подошел к ней, нащупывая в кармане маленькую бархатную коробочку. Слава богу, хоть колечко он догадался приобрести заранее!

— Я тебя слушаю, — прошептала она, сведя темные брови.

— Ты будешь моей женой?

— Что? — темные брови удивленно поползли вверх. — Что?..

— Ты будешь моей женой, Катя? — повторил он.

— Ганин… — ошеломленно выдохнула она. — С ума сойти… Ты мне делаешь предложение?

— Да. И ты скажи — да! — улыбнувшись, подсказал он. Достал коробочку и открыл ее. Синим огнем блеснули сапфиры на белом золоте.

— Теперь понятно… — Она вдруг засмеялась — сначала тихонечко, а потом все сильнее. — Ой, не могу… теперь понятно, отчего ты расфуфырился, как индюк…

— Катя!

— Нет, Гришенька, нет! — смеялась она, и по щекам ее текли слезы. — Нет, нет, и еще раз нет!

— Ты подумай… ты ведь все еще любишь меня. И я тебя люблю. У нас есть сын.

Неожиданно Катя перестала смеяться, ладонью смахнула слезы.

— Вот именно — сын, — мстительно произнесла она. — Ты из-за сына делаешь мне предложение.

— Ну да, и из-за него тоже! Послушай, он очень соскучился по тебе. Он… он разрывается между нами. Он хочет, чтобы мы были вместе.

— Он… — повторила Катя. — Мика — ребенок. Нельзя во всем идти у него на поводу! Ганин, он тебе просто на шею сел!

— Но должен же я как-то искупить…

— Вот именно — искупить! — перебила Катя. — Ты потому мне предложение делаешь, что хочешь искупить!

— Катя… — Он попытался обнять ее, но она вырвалась.

Захлопнула коробочку с кольцом и сунула ему в нагрудный карман.

— Милый Гришенька, я тебе уже говорила — ты очень хороший человек… Несмотря ни на что — очень хороший. И… и порядочный. Но… — Катя вдруг остановилась, потрясенная какой-то мыслью. — Послушай, а как же Рита?

— Мы расстались.

— Из-за меня? Ты ее бросил? — с отчаянием спросила Катя.

— Мы расстались по обоюдному согласию! — раздраженно повторил Ганин.

— Из-за меня… — сквозь зубы процедила Катя. — Скольким людям я уже испортила жизнь!

— Ничего ты не портила! — окончательно рассердился Ганин. — Ты была не причиной, а лишь поводом…

Катя отвернулась, закрыв ладонями уши.

Ганин развернул ее и принялся целовать. Но она уклонялась, выворачивалась из его рук…

— Я не выйду за тебя замуж, не выйду! — кричала она. — Отстань от меня! Ты опоздал! Тебе надо было сделать это двенадцать лет назад… Поздно, Гришенька, поздно!

— Ничего не поздно…

Он все-таки сумел ее схватить. И, изо всех сил прижимая Катю к себе, почувствовал, как возле его груди стремительно колотится ее сердце. На мгновение она словно ослабела, и ее губы ответно раскрылись. Но только на мгновение…

Потом Катя оттолкнула его.

Тяжело дыша, они стояли друг напротив друга.

— Я люблю тебя, — сказал Ганин. — Вот что хочешь со мной делай! И вообще… Я тебе ни одного слова поперек не скажу! Я теперь другой человек — совсем не такой, каким был раньше.

— Я теперь тоже другая, — покачала она головой. — И мне теперь совсем не хочется спорить с тобой.

— Так это же здорово! Теперь мы, наверное, сможем существовать рядом.

— Существовать… — передразнила она. — Нет, я хочу жить!

— Послушай, ты просто цепляешься к словам! — снова рассердился он.

— Нет, Гриша, нет… — Катя отвернулась. — Все напрасно. Лучше уходи. Ты знаешь — я не передумаю.

— Знаю… — со злостью сказал он. — Но что мне сказать нашему сыну? Он так надеется…

— Скажи, что я обещала подумать. Ну, соври что-нибудь…

— Катя, я не собираюсь врать собственному сыну! — строго ответил он.

— Удивительные у вас отношения… — усмехнулась она.

— Ладно, совру. В исключительных случаях можно. Даже необходимо. А потом… Может быть, потом он сам все поймет…

Он возвращался от Кати со странным чувством.

«А ведь я чувствовал, что она откажет мне, — думал он, стоя в пробке на Садовом. — Только не хотел в это верить».

Он достал из кармана коробочку с колечком, еще раз полюбовался на него. «Опоздал на двенадцать лет», — сказала она. Значит, действительно ждала его все это время. До тех пор ждала его, пока у нее внутри все не перегорело.

Как горько, насмешливо она смеялась…

И Ганин снова представил, как тяжело ей было когда-то. Одной, с младенцем на руках. Всякие тетушки-бабушки, конечно, помогали ей, а потом появился тот добряк со странной фамилией. Как его там? А, Толик Лаэртов… Конечно, формально она никогда не была одна, но… но она ждала именно его, Григория Ганина. А потом ей надоело его ждать…

Поток машин медленно тронулся в сизом облаке июньского марева.

Ганин равнодушно забросил коробочку с кольцом в «бардачок».

Все эти сапфиры в золоте ничего не стоят, если они не на ее руках…

Дивно-дивно цвел жасмин под окнами…

Есть запахи, которые странно будоражат воображение и заставляют представлять то, что в реальной жизни вряд ли произойдет. Аромат жасмина как раз такой.

Лето в городе было тихим, каким-то благостным. Вязкая, привычно удушливая жара начисто лишала сил. Не было ни ссор, ни споров, не кричали соседи снизу, выясняя отношения, не шумели подростки в ближайшем парке, не сигналили друг другу истошно машины, проносящиеся по дороге. Дрожащий голубоватый воздух был пропитан ленью, а на лицах редких прохожих читалась отрешенная покорность судьбе.

Это городское лето надо было просто пережить, чтобы потом, в бесконечных декабрьских сумерках, вспоминать с ностальгическим сожалением мутное белое солнце, пыльную листву, долгие светлые вечера, наполненные отдаленной музыкой, навязчивый запах шашлыка, скамейки, спрятавшиеся в кустах, бурно вспенившееся пиво, которое выплескивалось из открытой бутылки на горячий асфальт и моментально высыхало…

Катя сидела на балконе в раскладном маленьком шезлонге и завороженно смотрела вдаль — на блистающие стеклами башни, отражавшие вечерний свет. А ноздри щекотал запах цветущего под балконом жасмина.

Катино воображение занимал Григорий Ганин. Незваный гость, которого невозможно прогнать. Нет, не то чтобы она сожалела, что отказала ему, — о сделанном она не жалела. Она просто представляла, что было бы, если бы Ганин был рядом. Как он прикасался бы к ней, какие слова шептал на ухо…

Легкий ветер щекотал ее обнаженные руки — как будто это он осторожно прикасался к ним губами. Потом она вспомнила ту ночь — в который уже раз.

«Дело не в Ганине, а в том, что сейчас лето. Я одна, я еще не совсем старуха. Осталось желание любить. Еще жасмин этот дурацкий… — Катя поморщилась и склонилась над перилами. Дунул ветер, и стало видно, как с кустов внизу сыплются на газон белые лепестки. — Где же Лаэртов?!»