Ирина Воробей - Куколка

Бармен хозяйничал на кухне. Пахло молочной кашей и кофе. Когда девушка показалась в проеме двери, он снимал с плиты маленькую кастрюльку, покрытую желтой эмалью с цветочками. Такой набор кастрюль был и у них с папой, и, наверное, в каждой семье. Там еще продолжала немного бурлить густая рисовая масса. Он бросил туда кусочек сливочного масла, а затем порезанное кубиками яблоко и перемешал. Татьянин желудок заурчал во весь голос. Тогда парень обернулся на нее.

– Уже готово, – улыбчиво, сказал он и поставил на стол две тарелки, наполненные кашей. – Кофе пьешь?

Девушка кивнула, усаживаясь за стол перед одной из тарелок. Она, как голодный хищник, облизнула губы, предвкушая вкусную трапезу, хоть и не знала, какой должна оказаться рисовая каша на вкус. На протяжении всей жизни она ела на завтрак геркулес на молоке, который отец готовил отменно. Она обожала геркулес и не представляла свое утро без него. А здесь было что-то другое, неизведанное, но пахло вкусно. Она почувствовала себя юным исследователем и с любопытством набрала ложкой небольшую горку. Вкус поразил ее. Она и раньше ела отдельно рис, отдельно яблоки и отдельно пробовала молоко, но никогда вместе. Каша оказалась сладкой и нежной с легкой кислинкой за счет яблок. Это было необычно для ее привыкших к овсяным хлопьям вкусовых рецепторов. Первые две ложки она посмаковала, как гурман.

Вскоре перед ней возникла и чашка с черным-черным кофе.

– А что молока или сливок нет? – с претензией спросила девушка, словно находилась на завтраке в отеле по типу «шведский стол».

Парень хмыкнул и достал из холодильника бутылку молока.

– А подогреть? – не замечая своей невежливости, продолжала Татьяна испытывать терпение гостеприимного бармена.

Он поджал губы, но подогрел молоко в маленькой чашечке в микроволновке.

– Спасибо, – довольно сказала она, вливая молоко в кофе.

Парень улыбнулся, глядя на ее счастливое лицо. Было видно, что Татьяна делала это не специально и это не было высокомерием или грубостью. Она просто не знала, что можно и нужно по-другому. Ее так воспитали. Она привыкла быть принцессой в своей семье, ей во всем потакали, за ней превосходно ухаживали лишь для того, чтобы она ни на что не отвлекалась и старательно занималась балетом. Он сел напротив нее и сперва сделал большой глоток черного кофе, только потом приступил к каше.

– Приятного аппетита, – весело сказала девушка и отправила очередную ложку каши в рот.

Парень только улыбнулся.

– Давно мне никто не желал приятного аппетита за завтраком, – отметил он немного с грустью. – Спасибо. Тебе тоже.

Татьянин взгляд тут же уловил «холостяцкость» его квартиры. Когда-то ремонт здесь делался с любовью и вниманием, на которое способна только женщина, желающая обуютить домашний очаг, но делался этот ремонт давно. Сейчас светло-зеленые приятные обои со вставками листьев тропических растений местами выцвели и отходили от стены. Где-то были содраны клочки, где-то испачканы чем-то некогда съедобным. Окно было занавешено серовато-белой тюлевой занавеской в цветочек, давность стирки которой, казалось, установить уже было невозможно. Кухонный гарнитур имел серо-древесный цвет, как и плитка возле него. Фартук был аккуратно подобран под цвет кухни. Здесь царил относительный порядок. Вещи лежали на своих местах. В шкафчике со стеклянными дверями стоял праздничный хрусталь под толстым слоем пыли. Пыль лежала и на других редко используемых поверхностях. В раковине валялось немного посуды. Все остальное было нетронутым. Сразу было видно, что он пользуется кухней мало. На столешнице из искусственного камня в ряд вдоль фартука стояли бутылки с различными этикетками и наименованиями алкогольных напитков, что сразу выдавало его род деятельности. Больше ничего примечательного в обстановке кухни не было. Обычный кухонный уголок, табуреты, крупная и мелкая бытовая техника – все, как у всех. На холодильнике была всего лишь пара магнитиков и то рекламных, а не тех, что привозят друзья из своих отпусков. Не было никаких семейных фотографий, что для Татьяны было удивительно, так как отец любил вывешивать их совместные фотографии в путешествиях или на каких-либо мероприятиях. Специально для этих памятных событий отец купил пробковую доску на кухню. Эта же квартира хранила в себе только пыль и никаких следов семейной жизни. Из декора на стене висело только плоское блюдо для главного яства праздничного стола, наподобие заливной рыбы, или пышного торта. Это было стандартное блюдо, белое, с цветочным рисунком в центре и тонкими узорами на ободке. Интересным было только то, что оно было склеено из разбитых осколков. Уродливые линии пронизали его, как шрамы, что остаются на теле на вечную память. Татьяне было любопытно, почему ему давно никто не желал приятного аппетита и где его родители.

– Давно ты один живешь? – как можно деликатнее спросила она.

– Почти год. Как девушка меня бросила.

Он не поднимал глаз, фокусируясь на каше. Татьяна решила не продолжать тему. Она рассчитывала побольше узнать о его семье, а не о девушке, но сделала вывод, что родители не живут здесь еще дольше.

– Что будешь делать? – спросил он после минутной паузы.

– Не знаю, – протянула она, вздохнув и уставившись в магнит на холодильнике, рекламирующий доставку пиццы. – Надо что-то придумать в свое оправдание и снова позвонить отцу.

– Почему просто не сказать правду? – спросил он с искренним недоумением.

– Ты что?! Отец никогда мне такое не простит. Он меня и так не простит. А так вообще убьет.

– Он что деспот?

– Нет, конечно, – с чувством ответила Татьяна. – Просто он меня очень любит. И переживает. И он в меня очень верил, все для меня делал, а я…

– Да, ты рассказывала вчера, – кивнул парень.

Девушка вытаращила на него свои миндалевидные глаза, отчего они стали казаться круглыми.

– Не помнишь? – усмехнулся он. – Ты напилась и разрыдалась. И рассказала все про экзамен, про отца, про преподавателя и про Муравьеву. Про то, какая ты неудачница, про то, что у тебя, считай, не было жизни…

– Не продолжай, – перебила Татьяна, покраснев.

От волнения она начала поглощать кашу с еще большим аппетитом и еще большими порциями, будто хотела заесть свой стыд, будто он плавал как раз на дне желудка и его надо было замуровать в чем-то тяжелом, наподобие каши с яблоком, без возможности выбраться. Но, как оказалось, это не помогло. Татьяна уже доела кашу и начала запивать ее кофе с молоком. Кофе оказался на вкус горьковато-пряным, кажется, разбавленным корицей и кардамоном. И это было вкусно. Он был ровно такой крепости, которая нужна была Татьяне, чтобы взбодриться от похмелья. Она впервые задумалась о времени и посмотрела на классические круглые часы, что висели над дверью в кухню. Они показывали половину первого.