Евдокия Гуляева - Несвободная [publisher: SelfPub]

Здесь все дышало классикой…

В спальне доминировала массивная кровать от Томаса Чиппендейла из темного дерева, застеленная бельем изумрудно-зеленого цвета. Вся остальная мебель, как и кровать, была тоже из дерева с витиеватыми резными вставками и акцентными ажурными бронзовыми ручками. Видимо, он предпочитал именно такое: насыщенное, мужское… Здесь не было никаких произведений искусства, кричащих деталей, которые отвлекали бы от завораживающей брутальной лаконичности в интерьере комнаты.

Подойдя к большому панорамному окну я, не удержавшись, погладила ниспадающую портьерную ткань рукой, кончиками пальцев наслаждаясь ее приятной текстурой. Не отдернула в сторону, а бережно отвела, впуская в комнату лучи дневного света и, на мгновение, зажмурилась от их яркости, обласканная солнцем…

К моему удивлению, большое окно выходило на внушительную открытую террасу, а поблескивающий мраморный пол манил сделать шаг, чтобы проверить действительно ли он до идеальности чист, каким кажется. Повернув ручку, потянула створку окна на себя и вышла наружу, придержав полы рубашки под которую сразу же попытался шутливо пробраться незначительный порыв теплого ветра.

– Боже! – вырвалось у меня вместе с продолжительным выдохом, когда я на носочках подошла к достаточно высокому стеклянному парапету.

Абсолютно прозрачный барьер, наверняка, высокопрочный, производил ошеломляющее впечатление, потому, что выглядел хрупким, очень легким и крайне ненадежным, почти смешной конструкцией, удерживающей от падения. Ощущение было такое, что я стою на самом краю вертикального, крайне опасного обрыва. Неосознанно я даже поджала пальцы на ногах, словно запрещая себе сделать последний, рискованный шаг…

Но я его уже сделала!

В тот момент, когда вошла в темную комнату клуба «Странгер» к безумно притягательному незнакомцу…

И теперь я лечу, стремительно падая вниз, без надежды на удивительное спасение, зная, что в конце этой истории неминуемо разобьюсь об острые грани неизбежной реальности. Я уже видела себя там, внизу, одинокой, распластанной фигуркой на асфальте, которую брезгливо обходят спешащие по своим делам пешеходы-моралисты. Не желающие даже дотронуться до нравственно упавшей грешницы, которая посмела сделать шаг в пропасть влечения, чтобы почувствовать, хоть и мимолетно, глоток настоящего свободного полета…

Но я, даже зная исход, стояла здесь, на самом краю и жадно глотала эту свободу.

Смотрела вниз через призму своей жизни, не отдавая должное величественной панораме города, лежащего у меня под ногами, подчеркнутого линией великолепных ультрасовременных жилых домов, на хромированных фасадов которых играли лучи, солнечными зайчиками кокетливо перепрыгивая с одного здания на другое…

Где-то в спальне продолжал трезвонить телефон, но я не обращала внимание на, раздражающий слух, звук знакомого мне рингтона.

Я поднялась на носочки и, решившись, положила обе руки на обруч парапета из нержавеющей стали, крепко сжав его ладонями. Нагретый на дневном солнце он обжигал так, что казалось, будто кожа просто останется на нем, стоит только мне резко отнять руки, но я лишь крепче стиснула раскаленные перила. Жар от металлического профиля проникал под кожу, нагревая кровь и она, густея, медленнее текла по моим венам, распространяя по всему телу необходимое мне тепло.

Я посмотрела на свои пальцы, крепко сжимающие стальной планширь ограждения и увидела отчетливую, незагорелую полоску на безымянном пальце, оставленную кольцом, въевшимся в кожу за годы унылого брака. Но этот отпечаток – ничто, по сравнению с тем, что он оставил в моем сердце…

Его, словно золотым, раскаленным до красна обручем, прижгло!

Опоясало, оставляя пожизненное напоминание о том, что я оставалась в этом браке нелюбимой. Да, теперь свободна, но шрам-ожог так и остался на месте. Тот, который на пальце, со временем, будет не виден, покроется загаром и, спустя год, совсем перестанет быть заметным для окружающих. Но тот, что обжог мое сердце, будет всегда при мне, со мной, как удушливое напоминание о глупой ошибке и, безразличием, выжженных, вычеркнутых годах из моей жизни…

Потерла сиротливый безымянный палец, желая смахнуть давящие воспоминания и, словно переключила калейдоскоп картинок, сменяющих мое настроение.

Сейчас все мои мысли вернулись к Диме. Мое сознание заполнил собой только он… его впечатляющий образ. То, что я увидела его в домашней обстановке, но формально и по деловому одетым, оставило неизгладимое впечатление. Он добровольно приоткрыл мне свои тайны, позволив краем глаза, заглянуть в его сокровенный мир и даже наследить там. Я оглянулась назад и улыбнулась, увидев на безупречно натертом мраморном полу следы своих пальчиков…

Только сейчас, обернувшись, заметила еще две двери, ведущие из террасы в квартиру, поэтому, не раздумывая, открыла вторую оконную дверь, чувствуя себя маленькой Алисой из сказочной книги.

Под игривым порывом ветра, прикрывающие вход, портьеры колыхнулись и я проскользнула в образовавшуюся узенькую щель. Я могла сдвинуть ткань штор в сторону, но не желала нарушать заведенный в квартире, желанный хозяину, продуманный им порядок…

Огромное, в пол, зеркало в позолоченном резном багете украшало практически всю стену комнаты кабинета прямо напротив меня. Я видела свое отражение в кричаще богатом интерьере чужой квартиры и мне становилось не по себе. Чужая. Совершенно не подходящая, словно безвкусно подобранный, инородный предмет, который попал сюда ненароком, по странной случайности и прихоти дизайнера, что оформлял, прицениваясь к убранству квартиры, подбирая все, кроме меня, с безупречным аристократическим лоском.

Но тут, мой взгляд упал на одну из стен, сплошь заполненную рисунками-портретами, сделанными от руки, явно хозяином дома. Здесь были великолепные художественные акварели и графические изображения женщин. Множества…

На большом мольберте был прилеплен планшет, на котором я увидела и свой портрет. Разные ракурсы, рваная графика рисунка кричали о том, что наброски были выполнены под градом напора эмоций. Резкость линий подсказывала о чувствах, что художник переживал в момент написания портрета, как относился к нему, все моменты, которые хотел скрыть, растушевывая, размазывая четкий абрис лица пальцем…

Красивая.

Я стояла и смотрела на десятки вариантов себя, вглядываясь в правильный, совершенный образ, не веря, что он видит меня такой. Пытливо исследовала своими глазами, придирчиво изучая идеальную линию скул и полноту губ, влекущую, манящую так, что я сама, бездумно, подняла руку и прикоснулась к нарисованному кончиками пальцев, бережно проходясь-очерчивая привычные и знакомые до дрожи линии.