Эбигейл Джонсон - Каждый второй уик-энд

– Папа спрашивает – ты ужинать будешь?

Я хотел было снова закрыть глаза, но Джереми вцепился в меня мертвой хваткой. Я бросился на брата, впечатывая его в комод. Мы оба оказались на полу, и в следующее мгновение меня подняли и отшвырнули на бугристый матрас.

– Довольно! – Отец стоял между нами, раскинув руки в стороны. – С каких это пор вы грызетесь, как звери?

Я взглянул на Джереми и увидел крошечную струйку крови у него на губах. Должно быть, я толкнул его локтем, когда мы падали. Мы оба тяжело дышали, и он не смотрел мне в глаза. Не дождавшись от меня ответа, отец повернулся к Джереми.

– Кто-нибудь, скажите хоть слово.

– Да ничего особенного. Мы просто валяли дурака. – Джереми пожал плечами.

Я не видел папиного лица, но сомневался, что он купился. Я бы точно не купился. Поэтому я удивился, когда он опустил руки и прекратил допрос.

– Это не самая приятная ситуация для любого из нас. Я понимаю, вы, ребята, оказались меж двух огней, но, если вы сможете продержаться, мы справимся.

– Справимся? – Я медленно покачал головой. – Ты бросил маму. Как именно ты хочешь, чтобы мы справлялись с этим?

Папа опустил глаза, и мой брат, вытирая окровавленную губу, заговорил со мной тоном, в котором не осталось ни капли былой враждебности: – Да ладно тебе, Адам. Мы только приехали. Разве мы не можем просто… – Он замолчал, когда до него дошло, как я надеялся, что мы ничего не можем. По крайней мере, я не мог.

– У меня нет никакого плана. Это не то, чего я хотел, – и не то, чего хотела ваша мама, – добавил отец, когда я медленно поднялся с кровати. – Но на данный момент все обстоит именно так. Я… я работаю над этим, хорошо? – Он перехватил наши взгляды и удерживал их, а мне хотелось притвориться, что я не замечаю слез в его глазах. – А пока, может, договоримся больше не устраивать здесь бои без правил?

– Конечно, папа. Извини. – Джереми положил руку ему на плечо жестом, который, видимо, заставлял его чувствовать себя взрослым.

– Адам?

Я был слишком занят тем, что смотрел на брата-слабака, и не счел нужным ответить. Раньше – до всего этого – именно Джереми вступал в споры с отцом. Он никогда не юлил, даже если это казалось самым разумным. Он как будто наслаждался напряженностью, ему доставляло удовольствие видеть, как отец выходит из себя. Но потом все пошло наперекосяк. Отец в конце концов съехал, мама сломалась и впала в отчаяние, и Джереми сделал свой выбор. Он встал на сторону труса. В отличие от моего брата, я не собирался улыбаться и кивать папе, делая вид, будто меня не колышет то, что он бросил маму. Она плакала все утро, даже когда говорила нам, как рада, что мы увидимся с папой. Наверное, до сих пор плачет, а в это время мой брат извиняется перед отцом. Я снова почувствовал желание разбить в кровь губу Джереми.

– Я буду считать это согласием. – Отец похлопал нас обоих по плечам и вышел из комнаты. – Ужин остывает.

Мы с Джереми мельком встретились глазами, прежде чем он последовал за отцом, а я, оставшись один, дождался зова желудка и присоединился к ним.

Ужином оказалась еда навынос из какого-то местного заведения, о котором я никогда не слышал, но в Филадельфии трудно испортить чизстейк. Я думаю, что на троих мы съели штук восемь. И отлично, нам было не до разговоров, пока на барной стойке, за которой мы теснились, не осталось ничего, кроме смятой фольги и пустых пакетов.

Первым заговорил Джереми, похвалив папу за то, что тот успел подыскать хорошую закусочную с едой навынос. Я сжал руку в кулак, чтобы не ударить его.

Папа пустился в рассказ о том, как он нашел это заведение и обнаружил, что здесь закусочные даже лучше, чем в нашем Реддинге. Начались какие-то добродушные споры, и с каждым словом пища у меня в желудке все сильнее превращалась в камень.

– Пусть Адам нас рассудит, – сказал отец. – Чей чизстейк лучше? От Майка или у меня, из закусочной Сонни?

Я посмотрел на отца, застывшего в нетерпеливом ожидании ответа. Он отчаянно нуждался в этом «обычном» общении со своими сыновьями. Я увидел в этом знак того, что мы втроем сможем справиться. Даже не имело значения, какую закусочную я назову лучшей. Он просто хотел, чтобы мы снова разговаривали. Он не питал иллюзий насчет того, что с этого момента все наладится или что его убитая квартира станет тем местом, где нам захочется остаться, но казалось, что именно сейчас решается наше будущее.

В то время как мама незаслуженно страдала от одиночества.

– Я думаю, что оба на вкус как дерьмо. – Я спрыгнул с табурета и скрылся в комнате, где в обозримом будущем мне предстояло ночевать по выходным два раза в месяц. Через минуту я вытащил телефон и прослушал сохраненное голосовое сообщение двухлетней давности – последнее, что мне прислал мой старший брат Грег.

– Адам, Адам, Адам. – Его слегка поддразнивающий голос заставил меня улыбнуться, хотя сердце сжалось от боли. – И зачем тебе вообще телефон? Ладно, слушай, я приведу домой еще одну собаку, но пока не нашел дом для Балу, так что, разумеется, мама и папа не должны ничего знать. Мне нужно, чтобы ты переселил Балу в другую клетку в сарае – ту, где стоит голубая собачья лежанка. Но следи за его лапой, потому что он тебя укусит, если ты потянешь швы. Может, попросишь Джереми помочь? – Его голос зазвучал тише, как будто он отвел трубку от губ. – Сделаешь? Спасибо, старик. – В голос вернулась прежняя громкость. – Неважно. Дэниел заскочит и позаботится о Балу. Скажи маме, ладно? О Дэниеле, а не о собаке. Может, если она засуетится вокруг него, то не заметит, что новый парнишка вырвал кусок из моей ноги. – Он засмеялся над какими-то словами Дэниела. – Ты хочешь сказать, что не стал бы кусаться, если бы парочка парней не пыталась снять колючую проволоку с твоей шеи? – Послышалось низкое рычание, и смех Грега стих. – Ладно, мне пора идти, но я твой должник, братишка.

Я помнил это сообщение наизусть, но прокрутил еще пару раз, пока пелена слез не застлала глаза.

Я отправил сообщение маме: Иду спать. Позвоню завтра. Люблю тебя.

Шелли демонстративно прикрыла рот и нос ладонью, когда я наконец вышла из своей комнаты. Я даже не потрудилась показать ей, что приняла душ. Мне казалось, что моих мокрых волос вполне достаточно, чтобы она догадалась, но, опять же, эта женщина сразу, как только переселилась к моему отцу, заявила – вполне себе серьезно, – что хочет, чтобы я относилась к ней как к сестре. Я прямо-таки описалась от смеха, что явно не понравилось моей самозваной сестренке.

Я решила больше не пилить ее за то, что она вскрыла мою почту. В конце концов, я сама устроила так, чтобы важные для меня документы присылали именно на этот адрес. Если бы информацию о кинопрограмме отправили в дом моей матери и она бы вскрыла конверт, для нее это означало бы, что мы с отцом сговорились снизить причитающиеся ей алименты, отослав меня куда-то на лето. И мне бы устроили выволочку посерьезнее, чем на балконе с Шелли. Мама раздула бы из мухи слона, в то время как отцу это совершенно безразлично. Такова моя жизнь, если в двух словах.