Миа Шеридан - Навеки твой, Лео

Вместо этого на его лице появляется понимание, и он закрывает глаза. Потом открывает, и видно, что он в отчаянии.

— Эви, с кем ты говорила? Детка, давай я сначала объясню.

— Нет! — кричу, внезапно разозлившись, и голос у меня срывается. — Покажи спину, Джейк!

Он снова закрывает глаза и опускает голову, затем смотрит мне в глаза, опускает руку, задирает рубашку и снимает ее через голову. Секунду он просто стоит с обнаженной грудью и смотрит мне в глаза, как будто умоляя меня о чем-то непонятном. Затем медленно отворачивается, демонстрируя голую спину. И снова опускает голову.

Я поднимаю глаза и ахаю. Верхнюю часть его спины занимает татуировка, и, когда я вижу, что там изображено, сдавленный крик срывается с моих губ, и я отшатываюсь назад.

Картинка выполнена в черно-серых тонах с красивыми виньетками по краям. Арена цирка. На заднем плане посередине стоит церемониймейстер, его лицо повернуто вбок и скрыто в тени. В правом углу светловолосая девочка, идущая по канату, на заднем плане справа — несколько клоунов, мужчин и женщин. Я приглядываюсь: лица у них не дурацкие, не смешные, а страшные, злобные, с острых зубов капает кровь, в налитых кровью глазах — безумие.

А посреди арены центральная фигура — наполовину человек, наполовину лев; человеческая половина повернута в сторону, так что черты лица не видны, а львиная половина, яростная и ревущая, на задних лапах бросается к девушке, держащей огненное кольцо.

Словно в трансе, я медленно перевожу взгляд на девушку, и у меня перехватывает дыхание. Ее лицо безмятежно, спокойно, на губах легкая улыбка, она без малейшего страха смотрит прямо на человека-льва. Совсем молоденькая, и я сразу узнаю ее. Это я.

Она укротительница львов.

Боже мой. О боже, о боже.

Теперь все предельно ясно, и я издаю тихий, сдавленный крик.

При этом звуке Джейк вздрагивает, но продолжает стоять, опустив голову и отвернувшись от меня.

Я обхожу его и беру за подбородок, поднимая его лицо так, чтобы его измученные глаза встретились с моими. Моя рука дрожит, сердце бешено бьется, я смотрю ему прямо в глаза и спрашиваю, как мне кажется, без всякого выражения:

— Чего уставился?

Несколько долгих секунд он пытается отвести глаза, потом все-таки встречается со мной взглядом и шепчет:

— Ты симпатичная.

Я спотыкаюсь, кричу, а потом поворачиваюсь и бегу. Распахиваю входную дверь, спешу к лифту, отчаянно жму на кнопку. Лифт тут же открывается, он так и стоял на этаже. Я бросаюсь внутрь и набираю код вестибюля. Двери уже закрываются, когда на площадке появляется Джейк с выражением отчаяния на лице.

— Эви, — выдыхает он, но лифт уже едет вниз.

Неверным шагом я выхожу из подъезда и бегу.

Я бегу, пока легкие не начинают гореть, а слезы перестают литься. Тогда я перехожу на шаг, но не останавливаюсь.

В голове у меня полный хаос, я все время возвращаюсь мыслями к этой татуировке. Поначалу мне хочется рыдать, колотить обо что-нибудь руками, но, как ни странно, чем дальше я отхожу от Джейка, тем больше меня охватывает апатия, и наконец я просто вяло плетусь по улице. Слез больше нет.

Я вижу небольшой парк, останавливаюсь и бреду к скамейке. Сажусь и вынимаю из сумочки мобильник. Семнадцать пропущенных звонков от Джейка. Я стираю их и набираю номер Николь.

— Привет, крошка, — весело говорит она.

— Николь, — начинаю я, но мой голос прерывается.

— Эви, что случилось, дорогая? — Теперь в ее голосе слышится беспокойство.

— Он лгал мне, Николь.

— Кто? Джейк? Милая, о чем? Где ты?

— Я убежала. Не знаю. В парке… В каком-то… Погоди, тут есть знак… — Я читаю ей название парка, и она быстро отвечает:

— Буду через пятнадцать минут. Держись, дорогая.

Я сижу на скамейке, смотрю в пространство и вижу, как маленькая машина Николь подъезжает к тротуару. Я забираюсь внутрь, и, увидев мое лицо, Николь сразу раскрывает объятия, и я кладу голову ей на плечо. Она обнимает меня, а я плачу, хотя мне казалось, что слезы кончились.

— Так что случилось, дорогая? Расскажи, — говорит она, большими пальцами вытирая влажные следы с моих щек.

— Это Лео, Ник. Эта история, будто Лео погиб в автомобильной аварии, — это все вранье. Потому что Лео — это он. — Я хмурюсь. — Но он в то же время и Джейк. Я ничего не понимаю.

— Он — это Лео? Твой Лео? Тот самый Лео? Но почему он не сказал тебе? Как ты узнала?

— Николь, можно мы поедем к тебе? Я хочу умыться и… ничего?

— Конечно, поехали. — Она отстраняется, я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза.

Николь, как видно, понимает, что мне нужно передохнуть, и по дороге не задает вопросов.

Дома у нее тишина.

— А где Кейли?

— Мы отправили ее к маме Майка на два дня. Решили, что устроим вечер для взрослых, раз уж мы собрались познакомиться с Джейком. — Она бросает на меня взгляд и закусывает губу.

Я вздыхаю.

— Можно я немного приведу себя в порядок? Черт знает, на кого я похожа.

— Да, иди, а я пока заварю чай… или хочешь чего-нибудь покрепче? — Она улыбается.

Я смеюсь впервые с того момента, как вышла из спа.

— Это потом. А пока чай в самый раз.

В ванной я умываюсь, расчесываю всклокоченные волосы и несколько минут держу на глазах холодное влажное полотенце. Когда я выхожу, мне уже немного лучше.

Николь уже сидит на диване, поджав ноги, с дымящейся чашкой чая в руке. Она кивает на мою чашку, которая стоит на столе против большого обитого кресла справа от нее.

Я сажусь в кресло с ногами и натягиваю на колени плед. Беру чашку, делаю глоток, и Николь говорит:

— Ну, рассказывай, что стряслось сегодня.

Я рассказываю о встрече с Гвен в спа-салоне, о разговоре с Джейком и его татуировке. Николь ахает:

— То есть как? Девушка на спине — это ты? Здорово, ух ты, с ума сойти можно. Но подожди, я не понимаю… что это значит?

С неохотой я рассказываю ей о семье Лео, о его брате, его отчаянии и о сказке, которую я придумала, чтобы хоть как-то утешить его. Хотя бы на минуту. Во время рассказа я начинаю плакать только однажды, вспоминая крышу жаркой летней ночью и отчаявшегося мальчишку в моих объятиях.

Я поднимаю взгляд на Николь: ее глаза тоже блестят от слез.

— Ни фига себе, Эви, — задыхается она. — И он носил это на собственной коже все эти годы. Это просто… обалдеть. Это прекрасно.

— Он обманул меня, Ник, дважды обманул. Сначала мальчик пустил мою жизнь под откос… а теперь мне врет взрослый мужчина. — Я никак не разберусь в своих чувствах. Все мое существо дрожит от боли и недоумения.

— А ты собираешься дать ему шанс объясниться, дорогая? Это не значит, что ты должна простить его. Представления не имею, что он скажет, но, думаю, тебе стоит его выслушать. — Она смотрит на меня с беспокойством.