Федерика Боско - SOS! Любовь!

– А-а-а, – растерянно говорю я.

Вот дура, прошло уже две недели, на что я надеялась!

– Знаешь, Кьяра, я хорошо обо всем подумал, ты была права, у нас ничего не получится, и я решил попробовать вернуть жену…

Не могу поверить своим ушам!

Сукин сын, из-за тебя все мои беды, из-за тебя я потеряла Риккардо, эксплуататор, заставлял меня работать до девяти вечера и ни разу не поблагодарил, грязная свинья, морочил мне голову как последней дуре! Еще совсем недавно хотел, чтобы я родила тебе ребенка… И теперь, после того как я рассказала тебе о своей трагедии, ты смеешь держать меня на пороге!

Я готова расхохотаться.

Сюрреалистическая ситуация.

– Знаешь, она вот-вот придет.

– Ой, извини, Андреа, я как-то не подумала… хорошая новость… просто фантастическая… Рада за тебя.

Я отступаю с глупой улыбкой на лице, открываю дверь подъезда и бегу прочь, не дожидаясь ответа.

Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, и вижу, что подъезжает машина, за рулем женщина. Жду, пока она выйдет. Конечно, это она, я ее узнала – даже без фаты и букета.

Бегу к ней.

– Ирена?

Она оборачивается.

Действительно, красивая, элегантная, утонченная… зачем она теряет время с этим негодяем? Почему мы, женщины, наступаем на одни и те же грабли?

У меня есть секунда, чтобы убедить ее в том, что ее муж – жалкое отребье. Нужно поставить ее перед свершившимся фактом, это единственное, что может заставить ее образумиться.

Нужно неопровержимое доказательство.

– Ирена, здравствуйте, я – Барбара. Наверное, Андреа рассказывал вам обо мне, я хотела поблагодарить вас за вашу любезность. Вы ведь пошли нам навстречу, оставили квартиру. Андреа вас очень ценит, и хоть у вас с ним ничего не вышло, я хочу сказать вам, что если будет девочка, мы назовем ее Иреной, – тараторю я с глупейшей улыбкой.

– Что это значит? Вы…

– Второй месяц, пока ничего не видно, но мы так волнуемся.

Ирена бледнеет и мигом теряет весь апломб.

– Сукин сын! На этот раз он мне заплатит, – поворачивается и идет к машине, потом останавливается: – Всего хорошего вам с… – указывает на мой живот. – Но советую не называть ее Иреной, потому что это имя навсегда будет связано с женщиной, которая обобрала его до нитки.

Уже стоя на автобусной остановке, не могу сдержать довольной улыбки. Но это еще не все.

Достаю телефон.

– Алло, это налоговая полиция? Я хотела бы сообщить о нарушении…

– Доктор Фолли, я так рада вас видеть. – Я сжимаю его в объятиях, как только он открывает дверь квартиры.

Тот в растерянности кладет мне руки на плечи, но потом, как человек воспитанный, отдергивает их.

– Я удивился, что вы позвонили, обычно я не принимаю дома, но, насколько я понял, дело очень важное.

– Так оно и есть!

– Прошу вас, проходите.

Иду за ним в гостиную.

Смешно, но квартира не имеет ничего общего со студией, где он ведет свои приемы. Она далеко не такая безукоризненная. Ни тебе авторучек «Монблан», ни прозрачных письменных столов; в гостиной много книг и журналов, а стол вообще очень странный, на каких-то двух подпорках, переделан из двери, окрашенной в зеленый цвет. Теплая, задушевная атмосфера, кажется, что это скорее жилище художника или музыканта, а не психотерапевта. На диванах, покрытых цветными пледами, спят два кота, повсюду стопки журналов.

Усаживаемся.

– Вы живете один?

– А вы надеялись увидеть здесь маму, которая проверяет, помыл ли я уши, не так ли?

– Признаюсь честно, немного надеялась.

– Зато она каждый день звонит мне.

– Мне вас не хватало, представляете?

– Рад слышать. Я тоже много о вас думал. Как вы?

– Не очень.

– Какие-то осложнения после операции?

– От операции я в итоге отказалась… у меня в груди нашли сомнительный узелок, через несколько дней будут оперировать.

– Кьяра, почему же вы сразу не позвонили? Ведь у вас был мой номер, мы могли бы поговорить об этом, – беспокоится Фолли.

Единственный человек, не друг и не родственник, который всегда искренне сочувствует моим невзгодам.

– Гордость не позволяла. Не могла же я вернуться с поджатым хвостом!

– Хорошо, что в итоге вы пришли. Вы уже сдали все необходимые анализы?

– Да, остается только вырезать и исследовать эту штуку.

– Ваша семья в курсе?

– По правде говоря, нет.

– Почему? Или вы думаете справиться в одиночку?

– Мама отправилась к Саре на Сардинию, сестра беременна, ей нельзя сейчас волноваться. После известия о том, что отцу осталось совсем немного, мне не хотелось бы создавать дополнительные проблемы.

– О господи, Кьяра, я очень сожалею, но вы не можете и не должны бороться в одиночку, это слишком. Ваша жертвенность делает вам честь, но зря вы так геройствуете. А что Риккардо?

– Он так и не позвонил, хоть я и думаю о нем каждый день.

– Почему бы вам самой не позвонить ему?

– Если я ему позвоню и попрошу о помощи, вероятно, он приедет, потому что ему будет жаль меня, а мне бы этого совсем не хотелось. Представляете, я дошла до того, что бросилась за сочувствием к Андреа, но он меня отверг, потому что ждал жену.

– Вы хотите сказать, что даже не вспомнили обо мне?!

– Вернуться к Андреа было легче, чем к вам.

– Да, я вас понимаю.

– Вы ведь знали, что Андреа не способен измениться, правда?

– Это был бы первый случай за всю мою практику. Тем не менее, признаюсь вам, я надеялся.

– Знаете, в тот день, когда я пришла сказать вам, что хочу уменьшить грудь, я действительно была в этом уверена. Я думала, что только так смогу решить все свои проблемы, и, потом, все рухнуло, я хотела как-нибудь задеть вас, сделать вид, что от терапии не было никакого проку и что вы так и не смогли мне помочь. Но видите, в итоге этот узелок позволил мне понять, что, если я не примирюсь со своим телом, не полюблю его таким, какое оно есть, я никогда не буду довольна, даже если за мной приедет прекрасный принц на белом коне и увезет меня в волшебный замок…

Фолли улыбается и кивает.

– Мы не можем обвинять других или свое прошлое в том, что все идет не так, как нам хотелось бы. Каждый новый день подвергает нас новым испытаниям, дает нам возможность изменить ход нашей жизни. Я поняла это тогда, когда лучше узнала свою единокровную сестру, Гайю Луну, или когда Сара решила уехать. Если мы не будем выбирать новые пути, мы никогда не узнаем, от чего мы отказываемся. Единственное, что мы можем, – жить и смотреть, что получится, не сожалея о прожитом.

– Молодец, Кьяра, – он берет меня за руки, – я горжусь вами, но вы сумели извлечь пользу из своих бед и превратить их в очень важный для себя урок.

На глаза у меня наворачиваются слезы.

– Не плачьте, Кьяра, все будет хорошо. Я буду с вами в день операции, если вы не возражаете.