Кристи Уэбстер - Порочная игрушка [ЛП]

— Детка, дай мне объяснить…

— Нет! — шипит она. — Ты — убийца, Брэкстон! Я не буду очередной страницей в твоей книге. Это мое последнее гребаное «прощай». Скатертью дорожка. Ты — монстр, и не лучше моего мужа.

Ее слова врезаются в меня, пробуждая мою черную душу. «Муж». «Монстр». «Прощай». Отец пытается успокоить ее, Дюбуа что-то говорит мне, но ярость оглушает меня, и я больше ничего не слышу. Не могу больше удерживать ее. Пора мне сделать то, что лучше для нее.

— Свяжи Банни. Ее пребывание здесь окончено. — Мои слова холодны и безразличны. В комнате стоит тишина, пока до каждого из них доходит смысл моих слов.

Дюбуа первый приступает к действиям. Он хватает Джесс и тащит ее, кричащую, в гараж. Когда он, наконец, вытаскивает ее из комнаты, я ловлю на себе разгневанный взгляд отца.

— Брэкстон Кеннеди, я не знаю, что, черт возьми, происходит, но мы исправим это. Поговори со мной, сынок. Что бы это ни было, не делай этого. Джессика любит тебя, а ты любишь ее. То, что ты собираешься сделать, будет концом. Это ошибка.

Я отмахиваюсь от него.

— Папа, мы поговорим, когда я вернусь. Скажи Картье, чтобы отвез Кристину домой. Держи их в безопасности.

Выключи сердце, Бракс.

Думай головой.

Я отключаю эмоции и решаю сделать то, что необходимо.

Слезы должны катиться по раскрасневшимся щекам игрушки, и ее мольбы должны становиться более отчаянными с каждым километром.

Но не с ней. Банни другая. Всегда была и всегда будет.

Дюбуа крепко связал ее: запястья и лодыжки стянуты галстуком, а шарф так сильно натянут через открытый рот, что почти душит ее.

Тем не менее, вместо того, чтобы просить и плакать, она смотрит на меня. Страх, который был в глазах, ушел, и теперь ненависть наполняет черты ее лица. Эта ненависть направлена не только на меня. Она направлена на каждую негативную ситуацию, которая когда-либо происходила с ней: потеря Грейс, проституция, наркотики, побои от ублюдка, которые она пережила в отеле, и все, что я сделал с ней.

Все игрушки в конце пытаются избежать неизбежного. И она тоже должна.

Каждый чертов раз одно и то же.

Пожалуйста, не избавляйтесь от меня, сэр.

Но Джесс не похожа на них. Ее глаза сверкают яростной решимостью. Если бы у нее было оружие, она бы использовала его против меня. Эта мысль выворачивает меня наизнанку. Это неправильно.

Перевожу взгляд с женщины, которую люблю, на линию деревьев вдоль границы штата Вашингтон. Мы почти на том месте, где каждая игрушка встречает свой конец. Где я отряхиваю пыль со своих рук и начинаю все заново. Но сейчас мне хочется заорать от разочарования. Я хочу найти другой способ, хочу заставить ее увидеть что-то хорошее во мне. Вот только это единственный правильный путь.

— Еще десять минут, сэр, — заверяет меня Дюбуа с водительского кресла.

Я смотрю в его глаза в зеркале и киваю, прежде чем повернуться к окну. Когда мы замедляемся, а затем сворачиваем на гравийную дорогу, которая ведет в лес, Джессика начинает рычать через шарф.

Никакого страха.

Только ненависть. Ненависть. Ненависть.

Боже, все должно было быть не так!

— Ты была забавной, — лгу я сквозь зубы. Она была радостью каждую секунду каждого дня, что я провел с ней. Больше, чем радость: она склеила разбитые части меня. — Но теперь пришло время попрощаться.

С игрушками покончено. Я решил уйти от дел. Продам отель и позабочусь о папе — вот мои новые приоритеты. Больше не будет другой женщины. Это мое наказание — существовать без солнца. Если я не могу сделать Джессику своей и обеспечить ее безопасность, тогда это единственный выход.

Дюбуа выходит из машины, и я слышу, как он переговаривается на русском с Матвеем. Джессика как будто понимает язык, и округляет глаза от удивления. Удивлена ли она своей судьбе, в которой была так уверена секунду назад?

— Время сказать прощай, Банни.

Я хочу поцеловать ее, как и всех остальных. Но Банни другая. Если я прикоснусь к ее пухлым губам, то не смогу сделать то, что необходимо. В груди что-то сжимается в знак протеста.

Она не вздрагивает, когда я протягиваю руку, чтобы вытащить шарф из ее рта. Жду, что она будет просить и молить за свою жизнь, как все они. Чтобы я продлил ее дерьмовую жизнь. К сожалению для нее, это больше не в моей власти.

— Подумать только, я ведь действительно верила, что ты любишь меня. — Ее голос дрожит, но не от страха, а от предательства. Это глубоко ранит меня.

Делаю глубокий вздох и стараюсь не смотреть на нее. Бывало, я трахал свою игрушку на прощание. Но не ее. Не Джессику, черт побери, Кеннеди. Я хочу забрать ее. Подарить весь мир. Вечно целовать. Заниматься любовью с женщиной, которая владеет моим сердцем.

— Банни, я не люблю тебя. Никогда не любил.

Она с отвращением сжимает губы и качает головой.

— Надеюсь, что буду преследовать тебя в твоих снах, Бракс. Каждую ночь. Хочу, чтобы ты думал о том, что ты потерял.

Я наклоняюсь вперед и вдыхаю ее запах, но не целую.

— Несомненно, Джессика. Я буду думать о тебе каждую секунду каждого дня до конца своей дерьмовой жизни.

Осторожно выдергиваю прядь из пучка ее темных волос и закручиваю на кончиках пальцев. Она расслабляется от этого жеста, и я хочу остановить время. Хочу растянуть несколько секунд до вечности.

— Готовы, сэр?

Я проглатываю свои эмоции и поворачиваюсь к Дюбуа.

— Да. Принеси мне ножницы.

Джессика приподнимает подбородок и ждет. Все остальные игрушки кричат и плачут, когда думают, что я сделаю им больно этими ножницами. Она делает едва слышный маленький вздох, когда я отрезаю единственную ее часть, которую оставлю себе.

Она любит меня.

Но это не имеет значения, потому что ее время истекло.

Не будет больше никаких игрушек.

Я потерял желание чинить их.

Никто и никогда не будет безупречным и блестящим в моих глазах. Не после Джессики.

— Скажешь что-нибудь напоследок, Банни?

Одинокая слеза катится по ее щеке, и она качает головой. Ненависть уже давно ушла из ее глаз, и ее взгляд становится притягательным. С каждой секундой меня тянет к ней все сильнее. Ей не нужно ничего говорить, потому что я и так все чувствую.

Любовь. Смятение. Недоверие. Предательство. Печаль. Потеря.

Я буду ужасно по ней скучать.

Моя жизнь уже никогда не будет прежней.

— Прощай.

Она не издает ни звука, когда Дюбуа бережно вытаскивает ее из машины. Матвей отводит ее подальше от меня. Вместе они делают то, что я не люблю делать. Она делают сложную часть. Моя часть всегда легкая.

Но не в этот раз.

Пока они делают свое дело, я умираю. С каждым вдохом я умираю. С каждым ударом моего разбитого сердца я умираю.

Дюбуа возвращается в машину, заводит ее, и мы едем домой. Я смотрю на прядь волос между пальцами и хмурюсь. Двадцать игрушек. Двадцать прядей волос. Двадцать раз я предавался своим самым большим фантазиям.