Екатерина Шварц - Ты мой выигрыш

Я пытался! Я боролся! Бл***дь, кому я вру? Ни х***я не пытался! Только услышал в ее голосе мольбу, посмотрел в заплаканные глаза и все — гори оно синим пламенем, умру, если не поцелую. Тростинка… дрожит в моих руках, вижу, как боится, а сама тянется ко мне. К сердцу моему тянется, протягивая к нему руки. И я ей его открываю. Крушу все возведенные мной стены, только чтобы позволить ей еще раз одарить меня своей нежностью.

«Прости, прости меня», — молю мысленно и не замечаю, как произношу это вслух. Губ ее коснулся, боясь спугнуть, оттолкнуть, но на самом деле не желая причинять очередную боль… Лиза сопротивлялась недолго, чувствовал, как натянутое тело расслабляется. И вот она уже сама прижимается ко мне. Мне крышу чуть окончательно не снесло. Почувствовал себя пьяным только от одного поцелуя. Еле сдержал себя… А потом из самого потаенного уголка вылезла эта сука ненависть. Она ехидно смеялась над моим провалом. Отрезвление наступило мгновенно.

— Уходи! Пошла прочь! — зарычал на нее, отталкивая.

А сам хотел сильнее к себе прижать. Смотрел в глаза Лизы, и противно становилось от того, что там видел отражение монстра — себя, пытающегося причинить ей очередную порцию боли. Лиза убежала. А я начал крушить все вокруг, потому что ненавидел сейчас не ее, а себя — жалкое подобие мужика, который не может совершить настоящий поступок, просто отпустив любимую, не причиняя ей боль.

Схватил какую-то вазу и с силой запустил в стену:

— Ненавижу! — заорал во всю глотку.

Ненавижу эту сраную жизнь! На автомате побрел в кабинет. Достал бутылку с водкой. Она припасена на самый отвратный случай, как сегодня. Начал пить прямо из горла, чтобы алкоголь прижег раны внутри. Подействовал, как анестезия. Но облегчения практически нет. Обессиленно упал в кресло. Продолжал пить снова и снова, накачивая себя отравой, а сам улетал мыслями туда, в прошлое…

Мой отец постоянно говорил: «Нужно всегда подстраиваться под обстоятельства, но никогда под них не прогибаться».

Так он всю жизнь и жил. В период, когда Советский Союз медленно исходил в агонии, мой отец вовсю занимался спекуляцией. Это приносило доход, но было опасным делом. Ну а стоило пасть власти коммунистов, и наступить долгожданной демократии, тут он развернулся с размахом. Ловко маневрируя между новой властью и разборками криминальных авторитетов, он быстро разбогател, став самым богатым человеком в городе.

Наш дом был похож на замок: за высоким забором, с кучей охранников должна была быть сказка, которой на самом деле не было. Любовь отца прошла к моей матери сразу, с появлением в его жизни больших денег. Он не приводил домой баб, не заводил себе открыто любовниц, но всегда ей изменял. И если в детстве я боготворил отца, то, как только подрос и узнал все реалии жизни, люто возненавидел. Видя постоянные страдания матери, которая продолжала любить этого козла, я с каждым днем превращался в волчонка, который в один день должен был перегрызть ему глотку.

Отец боролся со мной: когда был ребенком, ругал; порой лупил, а с моим взрослением наказывал сильнее — не давал денег; запирал в детских лагерях. Но мне было плевать, пока этот урод не нашел мое слабое место — мать. Он начал издеваться над ней, заставляя меня таким образом быть ему послушным. И я был. Готовый в любую минуту сорваться с цепи, я послушно выполнял его приказы, внутри умирая от ненависти.

Для меня мать была всем: опорой, отдушиной, самым близким и дорогим человеком. Только с ней я делился сокровенным. Именно она первая узнала о Лизе. В тот день, когда я встретил Лизку в школе, мама поняла, что в моей жизни появился еще один важный для меня человек. И она искренне радовалась. А я, как ребенок, взахлеб рассказывал о девочке с длинной косой и шоколадными глазами…

Это была любовь с первого взгляда, с первой минуты, секунды… Просто внутри что-то щелкнуло — моя! И все тут.

Я с ней хотел быть круглые сутки рядом. А она меня близко не подпускала. Если с тем, что за одной партой сидеть с ней теперь буду только я, Лиза смерилась, то насчет остального присутствия в ее жизни она была против. Но меня это только сильнее раззадоривало. Устав от постоянного внимания девушек, я искал живую и настоящую, как Лиза. Для нее изменял себя, делая таким, который ей нужен.

Начал учиться! Надо было видеть лицо папаши, когда в моем дневнике стали появляться четверки и даже пятерки! Он от удивления говорить не мог. А я шел дальше. Лизка много времени проводила в библиотеке, штурмуя книгу за книгой. Я делал тоже самое. Выбирая те разделы, которые нравились ей, я мог часами сидеть и любоваться, как она читает или пишет, или просто сидит. Мне было плевать, что делать, лишь бы рядом с ней.

Лиза не разрешала провожать ее до дома. Но я все равно шел за ней. На расстоянии, как охранник, оберегал ее. Она не пускала меня в свой круг друзей, а я настойчиво бился в стену ее отчуждения. И постепенно стена начала разрушаться, крошиться от моего натиска. Я стал замечать в глазах Лизы нежность по отношению ко мне.

Я ликовал! Душа пела. Одиннадцатый класс мы закончили уже рука об руку. Она стала моей девушкой, хотя мысленно я давно считал ее своей женой. Отец противился нашим отношениям, но не лез в них пока, считая это моей очередной дурью. А мама поддерживала. Рядом была, пока в один день ее не стало. Она просто не проснулась. Врачи потом скажут — оторвался тромб. Но я ничего не хотел слышать. Жить не хотел. Умер самый родной для меня человек. Если бы не Лизка… не знаю что было бы.

Она меня вытащила, спасла. Я пил жутко. С отцом пару раз чуть не подрался, виня его в смерти матери. А моя тростинка рядом была, к жизни возвращала… эх, знал бы, зачем ей это все нужно было, лег бы с матерью в одну могилу… а тогда…

После смерти матери отец взялся за меня всерьез. Решил сделать из сына идеал, сам-то он собрался идти в политику. Ему был нужен воспитанный, правильный сын, которого можно удачно женить на дочке своего спонсора или партнера, обеспечить себе надежный тыл.

— Нам не нужна это голытьба, — кричал он по поводу Лизы. — Поиграл, потрх***ся и ладно. Какое будущее у тебя с ней будет? Никакого! Нужно вперед смотреть, а не назад.

А мне начхать на него было. Я даже дома тогда не жил, мы с Лизой у ее бабушки давно проживали. Но отец не унимался. Он как всегда решил бить по больному, но матери теперь не было, а была Лиза…

Мы жили с ней открыто, плюя на законы морали, но я не домогался моей девочки. Да, хотел ее дико, жутко, несколько раз в день мог онанировать, но на ее честь не покушался. А еще не изменял. Вспоминаю и смешно становится — я у нее первым был, а она у меня. Это бред по нормам современного времени, но тогда я на все был готов ради нее. Вот и ждал нашего совершеннолетия. Конечно, мы тогда не очень понимали, что такое предохраняться. Да и зачем, если считали себя мужем и женой, только без регистрации в ЗАГСе.